Игры на раздевание книга 2 (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна Страница 26

- Можно? – спрашиваю у неё.

- Конечно, - отвечает с очень мягкой и дружелюбной, как мне кажется, улыбкой.

Почти все фотографии вначале чёрно-белые, затем появляются и цветные: Дженна у Рождественской ёлки в костюме рыжей лисички, Дженна на Хэллоуин в костюме летучей мышки, Дженна с родителями в Мексике, на пляже, на катке, на площадке перед средней школой.  На одном из фото рядом с ней стоит юноша. Очень высокий. И очень зеленоглазый. На следующем  снова он – уже парень. И опять они вместе: он смотрит на неё, смеясь, она кривится в камеру. Дальше я ничего не успеваю увидеть, потому что цепкая рука резко выхватывает альбом:

- Какого чёрта?! – шипит на Дженну.

- Мы просто смотрели фотографии, Кай!

- Убери это! – рявкает.

Мне кажется, или он очень зол?

- Кай? – зову, как только мы остаёмся наедине.

- Да?

- Что у Вас было с Дженной?

- Ничего.

- Вообще ничего?

- Ну… кое-что было, а дальше я понял, что эта девушка не моя.

- Как понял?

- Просто понял. Глупо жертвовать дружбой ради того, что никогда не закончится чем-то бо́льшим.

- А что в твоём понимании большее?

- Самое большее - желание иметь от женщины детей, растить и воспитывать их вместе, выпускать из гнезда, стареть рука об руку и также двигаться навстречу смерти, не боясь её и ни о чём не сожалея, потому что самый важный в жизни выбор ты сделал правильно.

И я, святая простота, задаю ему главный свой вопрос:

- А от меня ты хотел бы детей?

И он, подумав, отвечает:

- Да. Троих. Хочу, чтобы ты выносила и дала жизнь троим моим детям. В будущем. За это я обещаю всю свою жизнь носить тебя на руках в прямом и переносном смысле, - говорит, улыбаясь и сияя глазами.

Моим ушам нравился этот мёд настолько, что я верила. И, как показала жизнь, не зря: так всё и было - до определённого момента Кай действительно носил меня на руках. А я без памяти любила его, одурев от чувств настолько, что даже недостатки этого парня казались мне уникальными особенностями, делающими его для меня эксклюзивным, единственным, кого мне захотелось впустить не только в свой мир, но и в своё тело.

Я забеременела неожиданно, не запланированно:  мой цикл дал сбой, «опасные» дни,  очевидно, случились раньше, чем должны были.

Беременность рушила планы, ломала жизнь и ставила под сомнение мечты и будущее отца ребёнка – Кая. Не было радости на его лице. Он вышел из комнаты, оставив меня наедине с домыслами, которые закономерно закончились слезами, поскольку нет ничего ужаснее мужчины, расстроенного тем фактом, что в твоём теле растёт его ребёнок.

Однако он быстро вернулся, чтобы оправдаться:

- Викки, пойми, для меня, для нас обоих, эта новость слишком неожиданная, чтобы…

- Чтобы что?

- Чтобы заставить себя среагировать правильно! Вовремя…

- Я не буду делать аборт. Я оставлю его.

Раскрываю дверцы его гардеробной и принимаюсь выгребать свои немногочисленные вещи, аккуратно складывая их в стопки на кровати. Его молчание изнуряет. Я оборачиваюсь и вижу, что Кай с потерянным выражением лица смотрит в окно. Он выглядит серым и опустошённым, но именно так, наверное, и выглядят люди, когда расстаются.

Переместив стопки маек, трусов и джинсов в тот же рюкзак, с которым когда-то, как во сне, переселялась сюда, я забрасываю его на плечо и едва успеваю сделать шаг, как межкомнатная дверь громко захлопывается прямо перед моим носом. Я вижу только руку Кая, всей ладонью упирающуюся в дерево двери, потому что он стоит за моей спиной. От его молчаливого дыхания на моём затылке у меня случается мороз по коже, но молчит он не долго:

- Это больно, Викки. Очень больно.

И он не ждёт, пока я спрошу, что именно у него болит, уточняет сам:

- Больно осознавать, что любимая женщина считает тебя ублюдком, способным толкать на убийство.

Мы успели прождать ребёнка ровно две недели. На третью я проснулась с алым пятном на белье. Ультразвук показал, что плод умер ещё три недели назад - когда мы с Каем решали судьбу своего первого чада, у нас его уже не было.

Кай утешал, но даже в его утешении нашлось место для «странности»:

- Это так странно… Всего пару недель назад ты даже не думала о детях, а теперь так убиваешься…

Не могу сказать, что я хотела ребёнка. Кай прав, до того момента мне не случалось даже думать о детях. Но после нескольких недель осознания себя беременной, вынашивающей жизнь, тяжесть этой потери крошила плечи.

В конце декабря Кай радостно мне сообщает, что продал Мустанг и снял квартиру, где мы будем одни, и никто не сможет нам помешать:

- Ни в чём! - добавляет со странным свечением во взгляде и в улыбке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 26. Настоящая семейная жизнь

Abel Korzeniowski - Table for Two

Наша настоящая семейная жизнь началась задолго до своего официального старта в часовне парка Елизаветы, и случилось это в тот день, когда мы впервые выбрались в магазин Икея в Ричмонде. Кай и Викки заполняли комнаты своего самостоятельного жилища мебелью и утварью шведского демократичного бренда, совершая первые совместные покупки, принимая решения. Каю нравилось всё, что выбирала я, мне приходилось по душе́ всё, на что указывал он. Мы не спорили, совсем. Нам было не до того: наши руки не отпускали одна другую, как и наши глаза не слишком усердно рассматривали Икеевские интерьеры. В отделе посуды мы купили десять совершенно разных тарелок и ни одной кастрюли, в отделе постельного белья два белых комплекта и один огромный синий плед, целуясь, повалялись на матрасах и выбрали кровать, единодушно сойдясь на мысли, что нам лучше всего подойдёт кинг-сайз максимальной жёсткости. Целуясь, мы выбирали ножи, ложки и вилки, стаканы и чашки, компьютерный стол для Кая и маленький туалетный столик для меня, ортопедическое офисное кресло легко и быстро нашло себе пару в уютном и мягком «бабушкином» кресле, в котором «тебе будет удобно вгрызаться в твои медицинские атласы и трактаты». Мы купили полочки для ванной и шторку для душевой, огромный напольный светильник и рамку для нашей первой совместной фотографии. Заехали в цветочный и вынесли фикус, вспомнили о кастрюлях, вернулись в Икею, купили три штуки, а с ними вместе персидский ковёр и бокс для мусора.

Икея доставила нашу «будущую жизнь» уже на следующий день, и ночью, почти под утро, засыпая умотанными почти до беспамятства икеевскими инструкциями по сборке, мы вдруг вспомнили, что нам не за чем будет завтракать - забыли про обеденный стол и стулья. А утром, уже завтракая в икеевском кафетерии, совместно решили, что нам не нужен телевизор, но просто необходим книжный шкаф.

Мне запомнились те дни как одни из самых волшебных, когда, заставляя себя рассматривать рисунок на тарелках, я не могла оторвать глаз от профиля парня, так усердно сжимающего мою руку. Когда оценивала размер простыней и думала о том, для чего они предназначены. Ясно же ведь – не для сна. Какая разница, на чём спать? А вот любить друг друга…

Он сказал, его любимый цвет – красный. Поэтому на следующий же день, после занятий, я бегу во все известные и неизвестные магазины эксклюзивного белья, чтобы найти правильный оттенок красного.

Так, во мне окончательно рождается женщина. За красным бельём следуют кухонные полотенца и салфетки с вышивкой, миски и тарелки ручной работы, вазы и фигурки из «Звёздных Войн» - я вью гнездо.

А Кай улыбается. И помогает мне.

Он согласен разобрать и вынести новую икеевскую полку, чтобы поставить на её месте старинный китайский комод с гравюрами. Согласен подарить наш новый икеевский стол вечно голодному Олсону, чтобы водрузить на его месте высоченный зелёный стол в стиле «Прованс», а потом носиться со мной вместе по Ванкуверу, чтобы найти подходящие для него по высоте стулья. Мы покупаем сразу пять штук – себе и троим будущим детям. Однажды я жалуюсь на то, что в гардеробной мало полок и, вернувшись из института двумя днями позднее, обнаруживаю ещё семь - Кай смастерил именно там, где их и не доставало.