Услышь мою тишину - Тори Ру Страница 26

— Что за гуру просветил тебя? — ахает девчонка.

— Сорока! — выпаливаю, и тут же исправляюсь: — На хвосте принесла…

Жужжание прекращается. Полоснув меня ледяным взглядом, «викинг» встает, стягивает перчатки и швыряет их в мусорное ведро. Проходит к креслу, набрасывает серую толстовку, скрывается под капюшоном и, хлопнув дверью, шагает в дождь.

Внезапная резкость спокойного и предельно собранного парня обожгла, как крапива, и я едва не плачу.

— Мудак, — констатирует девочка, вылезая из-за стойки, решительно направляется ко мне и замирает над незавершенным рисунком. — Вау. Это авторская работа… Его личная! Считай, что тебе повезло. Обычно он не дарит такое клиентам с улицы.

Пораженно моргаю, отыскиваю бутылку, отвинчиваю крышку и тушу пожар в горле прохладной водой.

Что происходит? Неужели этот псих тоже уловил странные вибрации в воздухе и расчувствовался?

Девчонка опускается на колени, достает из коробки бинт, в несколько слоев складывает его и закрепляет пластырем поверх тату.

— Чтобы не травмировать. Но сразу же сними дома, — поясняет она и принимается за уговоры. — Не обращай внимания. Я бы его уволила, но… Он реально крутой мастер, постоянный участник международных тату-конвенций. Его ждут в лучших салонах Европы. А еще он — только вдумайся — кандидат исторических наук! У него в башке гигабайты информации…

— Что же он забыл в Озерках? — Я морщусь, слезаю с кушетки и осторожно втискиваюсь в джинсы. Несмотря ни на что, мне было весело в гребаном цирке, где хозяйкой числится девчонка примерно моих лет, а татухи бьет отмороженный гений.

— Да черт его разберет… — вздыхает моя спасительница, отряхивает камуфляжные джоггеры и прилипает к окну, продолжая делиться наболевшим: — Говорит, что его все устраивает. Он живет неподалеку. Вон, смотри! Курит у лавочки!

Девчонка скачет к двери, высовывает наружу взъерошенную голову и, впустив в помещение аромат сырости и прибитой пыли, пронзительно вопит:

— Когда назначить следующий сеанс?

Не удостоив ее ответом, парень отщелкивает окурок и скрывается в подъезде.

— Ник! — Яростный визг девчонки взрывает мозг, покачнувшись, я присаживаюсь на кушетку. Обрывки разрозненных мыслей складываются в одну — простую и предельно ясную. Ник… Лучший друг, брат Сороки. Чувак энциклопедических знаний, который обязан был стать великим…

Вместо этого он носит уродливый партак на плече и прозябает тут, в Озерках.

« … Я набил Нику корявые иероглифы на плечо. — Сорока буравит меня невозможно синим взглядом и блаженно улыбается, в зарослях ив за его спиной шумит мутная река. — Не прощу себе, если он так и будет их носить. Кому нужна такая память? Я серьезно…»

Я сдавленно матерюсь.

— Ты же сможешь прийти в четверг? — умоляет девчонка. — Я поговорю с ним. Оставь телефон, я позвоню…

Медленно поднимаюсь, и верная трость помогает не упасть. Добираюсь до стойки администратора, подношу к терминалу карту, словно робот, царапаю цифры на клочке бумаги и киваю девчонке, но не разбираю ее слов. Накрыв разноцветные патлы рубашкой, выхожу под мерзостный дождь и плетусь по лужам к остановке.

Таких совпадений не бывает… Это Сорока передал мне часть своих воспоминаний и привел сюда. Скользнувшая сквозь пальцы пустота вместо живого тепла и вереницы чужих впечатлений — впервые это случилось на кладбище, когда я пыталась прикоснуться к нему.

У меня миллионы вопросов к его лучшему другу, и я обязательно вернусь, чтобы получить ответы на них.

* * *

30

Мы с сестрой ночи напролет сидели на обшарпанном кухонном подоконнике и разговаривали на серьезные и даже страшные темы — препарировали их, вычленяли важное, собирали заново, и они больше не вселяли ужаса. Непреклонный будильник, предстоящий с утра тест, недосып и круги под глазами в эти секунды совершенно не волновали нас.

— Как думаешь, что будет с нами, когда мы умрем? — однажды шепнула в темноту Стася, и я, гордясь собой, повторила пройденный на религиоведении материал.

Я не верила в то, что несла тогда, но сейчас знаю точный ответ.

Умерев, мы станем звездами, чистым синим небом, ласковым ветром, теплым дождем, солнцем, землей, огнем, водой. Мы останемся в глазах любящих людей тоской и светом, и память об ушедших будет вечно согревать живые сердца…

И только Сорока много лет неприкаянным бродит по этой земле, а я не знаю, как ему помочь.

Неудобная табуретка скрипит и стонет под тяжестью сломанного тела, на столе, в пиале с отколотым краем остывает кофе. За прозрачными лентами ливня расплываются окна соседних домов, фонари и деревья.

Сегодняшний вечер я посвятила уборке — мы со Стасей никогда не были фанатами порядка, но после трагедии и моего анабиоза, затянувшегося на полгода, квартира окончательно превратилась в пристанище пыли и пауков, опутавших углы истлевшими кружевами паутин.

Я упорно начищала потемневшие чашки, протирала Стасины сувениры, выметала из-под древней мебели сор и крошки, трясла половики, надраивала полы. Хата преобразилась и даже стала походить на человеческое жилище…

На самом деле мне просто нужно было забыться, избавиться от беспокойства, разросшегося до паники, но замороженный друг Сороки так и не покинул моих мыслей.

Глотаю горький кофе и ковыряю ногтем столешницу.

Я все еще не представляю, как к нему подступиться.

Тату, подаренное им, чешется и вызывает дискомфорт, но прикасаться к незавершенному рисунку нельзя. Неловко встаю, открываю форточку, подставляю лицо прохладному воздуху и вдыхаю запах дождя — сырой и обволакивающий горло.

Взрослый парень с дырой вместо сердца, отгороженный стенами, привыкший к пустоте — он уверен, что не нуждается в помощи, но его вид и манеры кричат об обратном.

Три недели назад я была точно такой же — вязла в болоте безысходности, изводила себя и научилась находить в этом особый кайф.

Прижимаюсь лбом к прохладному стеклу и мучительно пытаюсь вспомнить рассказы Сороки. Он наверняка оставил подсказку, вот только как ее отыскать!..

Вязкую ночную тишину нарушает жужжание входящего сообщения.

Отвлекаюсь от безрадостных дум, нахожу его источник и заношу палец над белым конвертиком в углу экрана — возможно, Ирина Петровна простила меня и ответила, или же…

Это Паша. Он до сих пор достает меня, не желая принять правду.

Прячу телефон в карман пижамных штанов и, закусив губу, в потемках пробираюсь в комнату.

Тело помнит радость, томление, тепло, эйфорию от его присутствия, но здравый смысл тонким сверлышком зудит в мозгу. Совершенные ошибки не вытравить, не искупить…

То, что начиналось как сказка, закончилось катастрофой — мне пришлось