Бог злости - Рина Кент Страница 26

Брэн говорит, что Лэн делает такие вещи только для того, чтобы защитить свой собственный имидж, продолжением которого мы являемся. Но я не такая пессимистка, как он.

В любом случае, мне нужно выяснить, что заставляет Киллиана злиться, и попытаться противостоять этому.

— Пока что ты.

Я сглатываю от его нейтрального тона, поскольку он не отвлекается от дороги. Он набирает скорость, огни и деревья расплываются в моем периферийном зрении, но сейчас я не могу сосредоточиться на этом.

— Почему я должна быть тебе интересна?

— А почему бы и нет?

— Тот факт, что мы не знаем друг друга? О, и ты напал на меня в первую нашу встречу.

— Как я уже сказал, я спас тебя. Ты должна научиться быть более благодарным.

— Это нападение, Киллиан.

— Называй это как хочешь. — Он наклоняет голову в мою сторону, в его глазах сверкает темный блеск. — Кстати, мне нравится слышать, как ты произносишь мое имя.

— Тогда ты больше не услышишь.

— Знаешь, бросая мне вызов на каждом шагу, ты только утомишься. Все могло бы быть намного лучше и проще, если бы ты наслаждалась этим и не пыталась освободиться.

— И дай угадаю, мне придется выполнять все, что ты говоришь?

— Очень рекомендую.

— Я лучше задохнусь.

— Я могу это сделать, но мне больше нравится чувствовать твой дикий пульс.

Мои ладони вспотели, и я потираю их о бока шорт. Не нужно гадать, случайные это слова или нет, потому что я не сомневаюсь, что этот псих воплотит их в жизнь.

Он действительно не в себе.

— Тебе стоит поработать над тем, чтобы бросить эту привычку. — Он смотрит на мои ладони, которые медленно поднимаются и опускаются. — Это выдает твой дискомфорт. Или это беспокойство? Может быть, нервозность? Или все вместе?

И тут меня осеняет.

Если он такой же, как Лэн, значит, он не обрабатывает эмоции, как все мы. Дело не только в отсутствии эмпатии у этих парней. Они буквально не видят эмоции через те же линзы, что и нормальные люди.

Почти каждая социально приемлемая эмоция, которую они должны чувствовать, постепенно усваивается ими в окружающей среде. Мало-помалу они совершенствуют свой внешний образ до такой степени, что их невозможно отличить в толпе.

Но если кто-то подходит к ним достаточно близко, чтобы заглянуть за фасад, он обнаруживает, насколько они дисфункциональны, насколько они картонны.

И как... одиноки они на самом деле.

Лэну никогда не нравилось, как мы с Брэном ладим, насколько мы похожи — потому что он не может вписаться в нашу компанию. Он думает, что господствует над нами, но я почти всегда жалела его статус одинокого волка.

Он никогда не узнает, как правильно любить, правильно смеяться, испытывать радость или даже боль.

Он — тело из молекул, атомов и материи с полной и абсолютной пустотой, которая нуждается в постоянных стимулах, чтобы быть заполненной до краев.

Как карточный домик, он может рассыпаться в любую секунду.

Он никогда не будет жить, как все мы.

И Киллиан тоже.

Я просто не чувствую симпатии к этому ублюдку.

И именно поэтому я могу его спровоцировать.

— Выдавать свои эмоции — это мое дело. По крайней мере, у меня они есть, в отличие от кое-кого.

— Это та часть, где я должен изобразить обиду? Может быть, попытаться пролить слезу или две?

— Да, и поищи способы вырастить сердце, пока ты этим занимаешься.

— Мир не будет функционировать правильно, если все мы будем эмоциональными, морально правильными существами. Должен быть баланс, иначе хаос поглотит всех.

— Ты шутишь? Это вы, ребята, сеите хаос.

— Организованный хаос отличается от анархии. Я предпочитаю поддерживать стандарты общества, господствуя над ним, а не разрушая его. — Он делает паузу. — А ты?

Я хмыкаю, но ничего не говорю.

Он постукивает пальцем по рулю.

— Я задал тебе вопрос, Глиндон.

— Очевидно, я отказываюсь отвечать.

Большая рука опускается на мое голое бедро. Прикосновение мозолистое и такое собственническое, что моя кожа вспыхивает диким жаром.

— Как бы мне ни нравилась твоя борьба, есть ситуации, когда тебе следует не бросать мне вызов.

Я хватаю его за запястье, пытаясь убрать его руку, но я словно толкаю стену. Страшно представить, сколько у него силы и насколько слабой и хрупкой я чувствую себя в его присутствии.

Невозможно остановить его пальцы, которые пробираются по моей коже, оставляя мурашки. В том, как он прикасается ко мне, есть чистая властность, как будто я— завоевание, которое он намерен наконец отвоевать.

Я знаю, что лучший способ исчезнуть с его радаров — это наскучить ему, и что любое сопротивление с моей стороны, вероятно, подожжет его интерес, но я не могу.

Я просто не могу позволить ему возиться со мной.

Это сломает меня в этот раз.

Это заставит меня ехать к обрыву без шансов вернуться.

Поэтому я вцепилась в его пальцы, мое сердце бьется все быстрее и сильнее.

— Отпусти меня.

— Как еще я могу получить ответ на вопрос, который я задал. — Его пальцы с искусной легкостью проскальзывают под подол моих шорт. И неважно, что его вторая рука лежит на руле и что он ведет машину.

— Не надо, — шепчу я, когда подушечки его пальцев приближаются к моим трусам. — Я говорю тебе «нет», Киллиан.

— Слово «нет» меня не пугает, детка. Нам, парням, наплевать на его значение или отсутствие такового. Кроме того, разве «нет» иногда не означает «да»?

— Не в этот раз.

— Спорно. — Его голос понижается до опасного шепота. — Дело в том, что я могу испытывать эмоции не так, как все остальные, но я могу понять их, часто лучше, чем они сами. И прямо сейчас я чувствую твой страх, смешанный с чем-то совершенно другим. Ты боишься, что я повторю то, что случилось у обрыва, и конфискую твой контроль, но в то же время ты трепещешь от возможности, втайне желая этого. — Его пальцы загибаются к моим трусикам, и из меня вырывается хныканье. — Ты вся мокрая от желания, детка.

— Не трогай меня, — срывается мой голос, и я не могу побороть стыд, которым покрыты мои слова, или слезы, наполняющие мои