Буду с тобой (СИ) - Литвин Светла Страница 26

Зачем кричать? Всё слышно. Но у меня нервы натянулись до предела. Я готова или нет? Вчера вроде бы да. Сегодня уже не совсем понимаю. На нервах я и пачку с презервативами не возвращаю в карман, а прячу под ворох шапок и перчаток на полке.

– Забыл, что ли. Можно у соседа попросить, – говорит Платон, присоединяясь к поискам через секунду после моей выходки.  

– Да нет, вот они, – достаю коробок из другого кармана и протягиваю Платону. – Почему спички? 

– Зажигалками не умею пользоваться, – смеётся Маркелов и мы вместе возвращаемся к печке.  

– Как так? 

– Ну вот как-то так. Спичками приятней, больше у меня к ним доверия. Там ещё второй этаж есть. Сходи, посмотри, – предлагает Платон и я соглашаюсь. 

Мне нужно что-то поделать, чтобы унять волнение, вызывающее во всём теле дрожь. Нет, меня не из-за холода трясёт, а из-за той заначки под кучей старых шапок.  

– Где ты говоришь? – уточняю я, не найдя хода на второй этаж. 

– Там, за шторкой лестница, – объясняет Платон.  

Старенькая коричневая шторка, явно произведённая ещё при советском союзе, действительно в прихожей имеется. Я отвожу её осторожно в сторону, чтобы не вызвать пылеизвержение этой шторкой и смотрю вверх. Металлическая винтовая лестница, покрытая чёрной краской, ведёт почти вверх.  

Преодолеваю всего четыре крутых ступеньки, раздумываю о той злосчастной пачке. Когда Платон планировал ею воспользоваться? Вчера, но так не вовремя устал и заснул? Или мы здесь специально? Телевизора нет, заняться особо нечем, вот тебе и развлечение. Можно трижды развлечься без последствий. 

Мои хаотичные и даже панические мысли отступают, я оказываюсь в прошлом. Попадаю лет на пятнадцать назад. Именно в стиле тех времён замерла эта комната под самой крышей. Комната мальчика лет тринадцати. На стенах поблёкшие от солнечного света постеры музыкальных групп. Они были популярны во времена двухтысячных. По некоторым и я сходила с ума.  

Календарь за две тысячи третий год с первого января зачёркнут красными крестиками до даты его дня рождения. Пятого июня маленький Платон очень ждал. Это так мило, что я невольно начинаю улыбаться. На стуле висит маленькая футболка, оставленная здесь всё те же лет пятнадцать назад. Стол завален инструментами и деталями непонятно от чего. Наверняка и в ящиках ещё много всего интересного, но я ничего толком не успеваю разглядеть, снизу меня уже зовёт Платон.  

– Давай я тебя покатаю, – предлагает Платон, встретив меня у лестницы и подав мне руку. 

– На своей шее? – смеюсь я, принимая помощь. 

– Ха-ха! Могу и на шее, если хочешь, но потом, а то в магазин не успеем. Закроется, – вздыхает Платон.  

– А на чём успеем? 

Маркелов делает паузу и произносит со сказочной интонацией: 

– Есть у меня тут конь! 

Платон ведёт меня на улицу. Подходим к сараю и из его недр Маркелов с шумом и поскрипыванием выкатывает старенький велосипед на мощной самодельной раме. Идентификации модель не поддаётся, но смахивает двухколёсный конь на «Урал», который был у моего папы. 

– Ого, – оцениваю я, глядя на большие колёса, мне чтобы до педалей достать нужно сначала встать на табурет. 

Реальный конь, а не какой-то там велик. Маркелов выкатывает этот чудо-транспорт за ворота, садится на него поставив одну ногу на педаль и приглашаем меня. 

– Садись сюда! – просит Платон, хлопая по заранее примотанной к раме импровизированной сидушке из сложенного вдвое куска поролона. 

– Сюда? Может быть, я лучше на багажник сяду? – спрашиваю с сомнением, да и попросту со страхом. Как-то на багажнике мне, кажется, ехать безопасней, там и держаться сподручней и водителю мешать не буду. 

– Багажник под продукты пойдёт, да не бойся. Я тебя не уроню, – обещает Маркелов и подтягивает меня за руку. 

Едва я усаживаюсь на vip-место, как Платон отталкивается от земли и мы, стремительно набирая скорость, скатываемся вместе на дорогу с небольшого пригорка. Я крепко вцепляюсь руками в руль, пониже, чем держится за него Платон. Стараюсь держать ноги повыше, хотя транспорт и так высок, даже сидя на раме до моих ног дорога далеко. 

– Удобно? – спрашивает Платон и целует меня в макушку, пользуясь тем, что я сижу перед ним. 

– Да, но страшно, вдруг упадём? – усмехаюсь я. 

– Не бойся, я же с тобой, а я падать не планировал, – твёрдо просит Платон. 

– Всё равно страшно, ты не болтай, а на дорогу смотри, там впереди горка, – с испугом в голосе предупреждаю я. 

– А смотри, как я умею! – произносит Платом доехав до горки и отпускает руль. – Уля! Я тебя люблю! – горланит он. 

Это признание разносится эхом по макушкам голубых елей и мурашками по моим рукам пока мы мчим с довольно крутой горы по отнюдь не асфальтированной дороге. 

– Маркелов! Мы убьёмся! – воплю я в ответ, беря управление велосипедом на себя, что не очень удобно. 

Переставить руки выше я просто боюсь, а за низ повернуть руль нормально не получается. Руль гуляет то влево, то вправо, горизонт то и дело берёт разный градус угла, и мы едва не улетаем в кусты, за секунду до этого Платон хохоча выруливает велосипед и под бешеный стук моего сердца мы едем уже спокойно. 

– Больной ты! Мы могли упасть и шеи переломать, – бурчу я с обидой спустя пять минут нормального пути, ещё и пытаясь унять в руках дрожь. 

– Так и есть, – смеётся Маркелов, ничуть не споря. 

– Что смешного? По-твоему, переломать шеи – это весело? 

– Я про другое. 

– Про какое? 

– Что я больной. Говорят, любовь – это болезнь, – без шуток отвечает Платон. 

– Ну да, ну да. Вирус, – говорю я, относясь скептически к этому всему. – Вот за что ты меня любишь? 

– Дурацкий вопрос, если тот, кому ты его задашь, ответит тебе по пунктам, он тебя вовсе не любит, а выдумывает. Понимаешь, когда человека любишь, нельзя взять и сказать за что. Это необъяснимо. Вот за что родитель любит своего ребёнка и наоборот? На этот вопрос нельзя ответить точно. Просто чувство рождается в тебе словно вирус и оплетает своими корнями каждый орган. Нет рядом любого человека или ты знаешь что ему как-то плохо и вот уже органы отказываются работать. У многих печень особенно страдает, – усмехается Маркелов. 

– Одним словом, любовь – это зараза! – подытоживаю я, радостным голосом, потому что впереди вижу одноэтажный деревянный дом с большой вывеской «МАГАЗИН» и значит, можно будет размять отнявшиеся от страха ноги. 

– Соколова, а я готов в глаз тебе плюнуть, – рассмеялся Платон. 

– За что это?! 

– Не за что, а зачем. Чтобы заразилась. 

Платон подъезжает к магазину и мягко останавливает велосипед возле ступеньки, чтобы мне было проще слезть. А я так вцепилась в руль, что пальцы разгибаю с трудом. Ноги словно деревянные и не мои вовсе. Вздыхаю и топчусь на месте, встав на крыльцо. Живая и славно. Платон паркует своего коня возле бревенчатой стены и догоняет меня у двери.