Любовь по правилам и без - Юлия Гауф Страница 26

— Ой, вот это брось, — рявкнула вдруг тетя. Встала, открыла шкафчик, и достала блистер с таблетками. — На, от головной боли. Сейчас воды дам. Вот, — поставила передо мной бокал с фильтрованной водой. — Голова пройдет, может и мозг начнет функционировать. Виновата в измене, надо же!

— Тёть…

— Цыц! Советов, как я уже говорила, давать не буду. Но и дурости слушать не хочу. Ты почему позволила себе мозг промыть? — грохнула тётя сердито. Еще и по столу ладонью ударила, усиливая эффект. — Виктор твой профессионально языком умеет чесать, да. Но и ты с ним что, зря столько лет жила? Иммунитет к манипуляциям не выработала?

— Ты о чем?

— А сама не понимаешь? Совсем поглупела из-за своей депрессии? Смотри, Настя, есть факт — измена. Ты видела этот факт трезво. Но стоило поговорить в Витей, и вдруг по волшебству половина ответственности за ЕГО решение ты на себя приняла. Что он там тебе говорил? Бился в судорогах, что ты не виновата, но изящно подводил к тому, что именно ты и виновата? Он же тебе лапши на уши навешал, а ты и рада теперь сопли жевать!

— Он не врал!

— Ой, хватит, — отмахнулась тетя. — Не врал он… ну да, может и не врал по фактам. Чувствовал себя стареющим, и про Наташу говорил тебе, и проблемы в бизнесе — да, верю. И понимаю что в жизни разное бывает. Но порядочный человек бы просто извинился, принял бы на себя всю вину, и добивался бы прощения. А непорядочный человек вот, — она кивнула на меня, — жене мозг промывает, внушает что ты виновата не меньше. Еще пару раз с Виктором встретишься, и окажется что ты его на Наташу уложила, и благословила на измену. Что ты хмуришься? Не согласна со мной?

Я пожала плечами. Всё это как-то слишком. Сегодня всё слишком.

— Помнишь свое состояние, когда ты Катю ждала? Сколько ты тогда набрала? Тридцать кило?

— Двадцать семь, — прохрипела я.

— Еле двигалась, дышать было тяжело. Как родила, лактацию не сразу смогла наладить. Худела год, плакала постоянно, переживала. Я всё помню, Настя. Ты полтора года на себя в зеркало смотрела и морщилась, ребенком занималась, а Виктор твой спокойно бизнес развивал. Да, он приносил деньги, но он задавался вопросом, а что у тебя на душе? Нет, он приходил домой, где чисто, где вкусный ужин и лапочка-дочка. А ты сама выкарабкивалась. Тебе легко было?

— Ты же знаешь что нет.

— Знаю. Конечно же я знаю. Ты изменяла в то время мужу?

— Тётя!

— Не изменяла, — кивнула она. — А почему, кстати? Оставила бы мне Катю, пошла в бар, Вите наврала бы что с подружками встречаешься. Нашла бы мужика после вахты, для которого ты и с лишним весом была бы богиней. Он бы поднял тебе самооценку. Но ты так не поступила. Тебе даже в голову это не пришло, так? Так, — ответила тётя за меня. — А если бы вдруг тебя повело? Если бы ты изменила мужу в тот тяжелый момент времени, ты бы пыталась на Виктора ответственность перенести? Что недоглядел, что работал, пока ты похудеть пыталась, пока ты себя некрасивой считала, и ребёнком занималась. Ты бы осмелилась ему сказать то же, что и он тебе: да, мол, изменила, прости, виновата, но ты-то и сам хорош, не заметил как мне было плохо! Что скажешь, Настя? Поняла сравнение? Поняла что весь твой разговор с Виктором — это не его объяснения, это перекладывание с больной головы на здоровую.

Может быть… черт! Да так ведь и есть! Или нет? Витя объяснил мне немало, конечно, но почему я вдруг после нашего разговора с ним себя виноватой начала чувствовать? Потому что так принято? Якобы мужчины слабы, и даже в сорок лет они мальчики, и вообще что с них взять? Плоть слаба… но это же его выбор был!

— Вижу, поняла, — устало выдохнула тётя. — Решай сама что делать. Любишь, сможешь простить — возвращайся, пробуй. Я судить не стану, и стыдить тебя тоже. Плевать что я подумаю — жизнь твоя, и если тебя муж счастливой делает, то думай о себе, а не о том что я посоветую или скажу. Но Настя, не позволяй себя обдурить! Предательство — это всегда выбор! В депрессии человек, под действием алкоголя, в кризисе среднего возраста, под дулом пистолета — это всегда выбор: делать или не делать. Смотри на всё не через призму надуманной вины, а трезво. И принимай решение.

Мы выпили еще по чашечке чая, затем добавилась настойка. Головная боль отпустила, как и накатившая истерия, и я написала Егору, что меня можно забирать.

— Спасибо, родная, — обняла я тётю на прощание. — Надоела я тебе, наверное, со своими метаниями.

— Брось.

— Это ты брось скромничать. Я и себе уже надоела, — фыркнула. — То не вернусь, то вернусь. То виноват он, то я сама. Качает меня из стороны в сторону, не настроение, а маятник. Совсем с ума сошла. Саму себя раздражаю. Пора прекращать, а то превращусь в вечно страдающую тётку, бе-е.

— Вот это правильно. Вот это по-нашему, — подмигнула тётя. — Так, стоять. Вот, держи, это вам с Катей, а это Егору, угостишь мужика.

— У нас годовой запас пельменей от тебя, — попыталась я отказаться.

— А тут не пельмени. Вареников налепила, тесто оставалось. Замороженные, пусть лежат, пригодятся. И булочек в русской печи напекла с повидлом, вкуснющие, м-м-м! Бери-бери, ешьте, толстейте, зимой нужно жирок набирать, чтобы теплее было.

— Тётя, — расхохоталась я, расцеловала ее, и вышла.

Егор с Катей уже ждут в машине. Катя раскрасневшаяся, счастливая, а вот Егор непривычно серьезен. Должно быть, я слишком злоупотребила его добротой.

— Ну как вы? Кстати, гостинцы, — тряхнула я пакетом. — И нам и тебе, Егор.

— Спасибо, — машина тронулась.

— Чем занимались?

— Ой, ма-а-ам, мы так суперски время провели! На стадионе, представляешь!

— Да ты что?

— Да, — закивала Катя. — Он огромный, трибуны пустые, тренировка была. И я с командой познакомилась, у меня и фотографии есть, дядя Егор