Людмила Маркова - Небо любви Страница 26

— И я буду скучать, — глухо сказала Юлька.

— Можно я поцелую тебя? — спросил Волжин и, не дождавшись ответа, раздвинул губами Юлькины губы, вкус которых уже начал забывать.

Ее руки обвили шею Стаса, и через секунду она оказалась на его коленях. Не отрываясь от ее губ, Волжин встал и направился со своей ношей в спальню.

— Я люблю тебя, детка, — шептал он, поглаживая ее спину. — Ты самое дорогое, самое родное для меня существо на свете.

В ответ Юлька только сильнее сжимала его шею, не решаясь открыть глаза.

Волжин осторожно расцепил ее пальцы и поцеловал сначала одну, потом другую мягкую ладошку. Он спустил с ее плеч шелковый халатик и, увидев обнаженное мраморное тело, замер в восхищении. Переведя дыхание, Стас впился поцелуем в розовый сосок, почувствовав, как задрожало ее тело.

— Больно, — застонала Юлька.

— Прости. — Стас с неохотой оторвал свои губы. Он любовался безукоризненными формами ее стройной женской фигуры, нежно касаясь ее изгибов и выпуклостей. Одна его рука играла ее небольшими упругими грудями, а другая ласкала бархатную кожу живота, не решаясь коснуться шелковистого треугольника, обдающего жаром. Она не произносила ни слова, и, ободренный ее молчанием, Волжин жадно припал ртом к увлажненному лону. Он помнил, как впервые почувствовал под своим языком пульсацию ее девичьей плоти, как пил этот нектар и как хотел продлить эту агонию. И сейчас ему очень захотелось испытать те же ощущения.

— Стас, — прошептала Юлька, громко дыша. — Я боюсь, я сейчас…

— Не стесняйся, детка, — оторвав на секунду губы, сказал Волжин, — ну же, я хочу, чтобы у тебя все получилось. — Он снова припал губами к заветному лону, почувствовав, как напрягся под его языком скользкий бугорок.

— Стас, — вырвалось из Юлькиных уст, и она судорожно забилась в его руках.

— Умница моя, — прохрипел Волжин и с каким-то неистовым остервенением вошел в нее, взрываясь на тысячи мелких осколков.

Глава девятая

Отчаянный любовник

Марина вошла в кабинет на двадцать минут раньше рабочего дня и сразу взглянула на себя в зеркало, чтобы убедиться, что густые каштановые волосы безукоризненно уложены в прическу, длинные, аккуратно подкрашенные ресницы оттеняют мягкий свет карих глаз, а нежный изгиб губ, чуть заметно тронутый естественного цвета помадой, соблазнительно складывается в улыбку.

Только после этого она раскрыла папку, в которой лежали бумаги, требующие ее внимания. Марина решила начать с неприятного — прочесть жалобу, написанную пассажирами, прилетевшими из Франкфурта на самолете ИЛ-96.

«Когда же прекратится это безобразие!» — подумала Марина, читая документ. Но она-то хорошо понимала, что жаловаться в таких случаях следует не на бортпроводников, а на коммерсантов, поощряющих продажу билетов в бизнес-класс на места в экономическом салоне. Марина полностью разделяла возмущение пассажиров, которые из Москвы летели в первом салоне, как и положено, согласно купленному билету, а обратно из Франкфурта с теми же билетами возвращались уже во втором салоне экономического класса. А все потому, что в первом салоне находились пассажиры первого класса, хотя на всех рейсах давно уже отменили трехклассовое обслуживание, ввиду несоответствия салонов общепринятым стандартам комфортности. И крайними во всех этих безобразиях оказывались бортпроводники, вынужденные брать основной удар на себя. После того как последний пассажир заходил на борт самолета ИЛ-96, представитель «Аэрофлота» во Франкфурте, Женеве, Лондоне и в других аэропортах, где еще продавались билеты первого, бизнес- и экономического класса, пулей вылетал из лайнера, чтобы не испытать на себе гнев пассажиров бизнес-класса. Хотя и эти представители сами ничего не решали — они так же, как и бортпроводники, оказывались слепым орудием в руках ненасытных «гангстеров». И только немногие пассажиры по-настоящему понимали, кто истинный виновник. Эти немногие возмущенные ногой открывали кабинеты потерявших совесть коммерсантов и высказывали им в лицо все, что о них думали. Чтобы предотвратить огласку, зараженные жаждой обогащения чиновники тут же выкладывали из ящика стола разницу стоимости билета. Если бы люди были последовательны и шли до конца в отстаивании собственных прав, а не выпускали пар, обрушивая гнев на бортпроводников, то все стало бы на свои места. Золотой фонд «Аэрофлота», бортпроводники, своими искренними улыбками, доброжелательностью и гостеприимством заставляли забывать пассажиров об испытываемых ими неудобствах. Ну а коммерсанты набивали свои карманы, используя в качестве щита несчастных стюардесс и стюардов, понижая им зарплату и ужесточая требования.

— Марин, пойдем покурим, — зашла в кабинет стройная симпатичная Татьяна, работающая теперь на земле в одном отделении с Мариной, а когда-то летавшая бортпроводницей.

— Танечка, в коридоре ждет девочка, на которую пришла жалоба. Мне надо разобраться.

— Прекрати себя истязать. Пять минут ничего не решат, а ты сумеешь расслабиться, — возразила синеокая Татьяна, всегда сочувствующая Марине и прекрасно ее понимая.

— Ну хорошо, иду. Уговорила. — Марина присоединилась к компании курящих коллег на лестничной площадке.

— Какой ужас! — услышала она обрывок фразы.

— Что случилось? — полюбопытствовала Татьяна.

— А вы разве не слышали, Валерка Яхтин найден мертвым в собственном гараже, вчера вернулся с рейса и повесился, — сказала одна из девушек.

Валера пришел в «Аэрофлот» сразу после армии и до вчерашнего дня проработал в компании ни много ни мало — тридцать лет. На лице его часто играла улыбка с оттенком грустного скептицизма. Валерка отличался необузданным нравом, чрезмерной впечатлительностью и каким-то мифическим невезением, ну точно как персонаж Пьера Ришара в фильме «Невезучие».

— Бедный Валерка! Он был таким открытым и таким наивным. Он так легко вляпывался в скверные истории и трудно из них выпутывался. И все-таки при всех своих неудачах, он был добрым малым, — сказала Таня, знавшая Валерку по совместной летной работе.

То, что произошло с Валеркой, казалось всем нелепой случайностью, и никто не подумал, что в этой трагедии, возможно, есть некая закономерность. Кто знает, может, комплекс бортпроводника пятидесятилетнего возраста приобретает порой такие ужасные формы. Человек достигает рубежа, когда сознание призывает подсознание к исповеди, а лучшие годы позади, и впереди ничего нет — ни почетного положения, ни перспективы роста, ни признания семьи и детей. Возраст уже не тот, и поздно делать какую-то иную карьеру. Еще можно существовать, но не жить в полную силу. Вся творческая энергия и вся любовь отданы «Аэрофлоту», который выжал соки и выбросил сухие корки за ненадобностью. Хорошо, если человек понимал, что бортпроводник — это временная профессия, что заморские страны и экзотические острова когда-нибудь покажутся призрачным видением. Что следует подумать о будущем, в котором он будет востребован, когда потребуются другие знания и другие способности. Бывали и такие люди, но как исключение.