Людмила Синицына - Узор счастья Страница 26

Коттедж их стоял и сейчас. Но многое в нем успело измениться за эти годы. Исчез и домик Поля... Максим заметил, что за ним кто-то наблюдает из окна, помахал рукой и улыбнулся. В этой дружелюбной стране друг другу улыбались все: малыши, взрослые, старики. Когда-то русских специалистов можно было отличить по тому настороженному виду, с которым они оглядывались по сторонам, по тому грубому тону, с каким они обращались к африканцам. Отчего-то хуже всего к местному населению относились именно русские.

«Быть может, сейчас что-то изменилось?» — подумал Максим. Впрочем, чему меняться — русских-то не осталось. И новые не приезжают. Консервный завод, на котором работал его отец, после переворота стал не государственной собственностью, а частной — его купили акционеры. И завод стал приносить доход в четыре раза больший, чем прежде.

Когда Максим первый раз улетал в Москву и отец понес чемоданы вниз, где их подхватил таксист, мальчика вдруг охватил ужас. Не от того, что он не увидит больше этой щедрой природы, не ощутит на плечах палящего зноя солнца, не сможет поесть экзотических фруктов. Его испугало, что он не сможет никогда выбраться в селение, где жил Поль и где его уже начали принимать как своего. Но если бы родители тогда попытались выяснить, чем вызван его приступ отчаяния, Максим вряд ли смог бы выразить свои чувства. Многое он начал осознавать значительно позже. Россия встречала его, как правило, хмурясь. Лица людей уже в аэропорту неприятно поражали неприветливостью, раздражением, сердитой озабоченностью. В детстве ему казалось, что за то время, пока их не было, кто-то в стране умер, и все горюют по этому поводу. Оказывалось, что нет. Это был иной менталитет, как начали говорить в последнее время. И Максим научился любить и ценить менталитет своей страны, когда поездил по отдаленным деревенькам, побывал на Урале, в Сибири, на Севере, пожил там и оценил особенный склад ума простых, но далеко не бесхитростных людей.

Но все же первый сексуальный опыт он пережил в Драгомее. Быть может, это наложило отпечаток на его дальнейшие отношения с женщинами. Он ждал от них раскрепощенности, свободы, полной самоотдачи...

Максим снова сел в машину. Он собирался только на секунду остановиться и взглянуть на то место, где прошло его детство, но, кажется, провел здесь гораздо больше времени, чем собирался.

Глава 12

В небольшой уютной гостинице, которая скорее походила на пансионат, жильцов можно было пересчитать по пальцам. И по утрам здесь царила бархатная тишина. Светлана постояла на балконе, глядя на фантастическое дерево, которое росло неподалеку. Оно было серым, совершенно голым, с корявыми ветвями, переплетавшимися внизу и похожими на странную металлическую конструкцию. Потом неслышными шагами она прошла по коридору, чтобы никого не разбудить, и вышла на улицу. Рассвет наступал здесь так же стремительно, как и сумерки. Только что было темно, а через четверть часа полно света, красок, птичьего щебета. Она вышла, чтобы успеть немного побродить по городу до того, как в галерее начнутся работы. Солнце вставало прямо из океана — его ободок сиял как расплавленное золото... «Нет, — поправила себя Светлана, — как золото с примесью серебра».

Запах морской воды смешивался с пряными ароматами цветущих деревьев. Казалось бы — невыносимое сочетание. Но в природе сочетается все, что угодно. Она уже успела понять, что о привычных для нее временах года, о сезонах здесь, в Драгомее, можно говорить только условно. На одном и том же кусте одновременно появлялись свежие бутоны, уже цвели вовсю цветы, а по соседству увядали и опадали старые, так что под кустом образовывалась нежно-фиолетовая или розово-сиреневая «тень».

Светлана сделала быстрый набросок и зашагала дальше. Ее не покидало ощущение, что она попала в райский сад. Контраст с Москвой, с ее пронзительно-холодными ветрами, вялыми сумерками, серой пеленой неба был особенно разительным.

Прежде при слове «Африка» Светлане всякий раз почему-то вспоминались слова Астрова из «Дяди Вани»: «А должно быть, в этой самой Африке теперь жарища — страшное дело». Самое забавное, что жарищи-то и не было. Не только потому, что они счастливо миновали это время года, но и потому, что Драгомея находилась ниже — на той широте, где жара ее не настигала.

Спокойствие океана, осторожно приникавшего к ее ногам влажными губами, ничуть не обманывало Светлану. Этот могучий хитрец мог прикидываться кем угодно, но мощь стихии ощущалась даже в неясном всплеске. Ленивое движение, но сколько за ним силы. Увязая во влажном песке, она побежала вдоль берега. Табличка, написанная на французском и воткнутая в песок, гласила: «Купаться во время отлива очень опасно».

— Еще бы не опасно, — пробормотала она про себя, любуясь гладью воды — обманчиво тихой и нежной. — Как потащит за собой, не вырвешься из этих объятий.

«Ну вот, — опять усмехнулась она, — теперь «объятий». Лексикон у тебя, дорогая, становится на редкость однообразным».

Определенно — она влюбилась. Влюбилась с первого взгляда в эту чудесную страну. Солнце оборвало светящуюся пуповину, которая связывала его с океаном. Это походило на мягкий рывок. И цвет его снова переменился. Смотреть на него не прищуриваясь Светлана уже не могла. Две стихии — вода и солнце — начали существовать по отдельности.

«Пора идти в галерею», — подумала Светлана, но эта мысль не отдалась в ней с досадой или огорчением. Глядя на работы Максима, навеянные Африкой — он ни разу не выставлял их в Москве, — она пыталась угадать, какой смысл он вкладывал в них. Пыталась прочесть настроение, понять символику, и день пролетал как один миг.

Стряхнув шелковистый песок — ноги уже успели обсохнуть, пока она дошла до конца пляжа к тому месту, где начинались первые тротуары, — Светлана обула босоножки и двинулась в сторону главной улицы. Там находилась галерея. Служители уже открыли двери, и она вошла внутрь. Следом через несколько минут появился Даня. Такой же оживленный, как и она сама.

Они остановились возле последних ящиков, где были сложены работы Максима. Рядом с ними уже стоял рабочий с инструментами. Время от времени по залам проходил владелец галереи, он смотрел, как висят работы. Поскольку Даня и Светлана следовали указаниям самого автора и развешивали картины в той последовательности, как было указано в записке Максима, — никаких возражений у владельца, мсье Дюдьваньона — сдержанного, невысокого роста француза с тщательно ухоженными усиками, — не было. Судя по всему, он оставался доволен старательностью помощников, приглашенных известным художником.