Элизабет Олдфилд - Интимные отношения Страница 27

Энни поставила на столик чашку с блюдцем. Вдруг она поняла, что ее белая хлопчатобумажная рубашка и брюки цвета кофе с молоком, купленные в дешевом магазине, наверняка и выглядят дешевыми. Она специально не хотела наряжаться, как и Гарсон, который был одет в рубашку поло и синие джинсы, но сейчас вдруг почувствовала себя неуютно.

Дулси положила альбомы на столик для кофе.

— Я знаю, что вы никогда не встречались с Люком, но, может быть, все же хотите посмотреть его детские снимки? — предложила она уже громче.

Энни натянуто улыбнулась. Она не хотела смотреть никакие фотографии: ни того, кого она считала законченным подлецом — пусть даже у него были свои причины поступить именно так, — как бы сильно ни обожала его мать, и, уж конечно, ни Изабель. Но как отказаться? Она подыскивала предлог, когда неожиданно вмешался Гарсон.

— Не прогуляться ли нам, а фотографии мама покажет Оливеру? — предложил он. — Ему тут будет хорошо.

— Да, конечно. Мы с Эдвином с удовольствием посидим с ним, — обрадовалась Дулси. Энни поднялась.

— Замечательная идея.

Усадив Оливера на диван рядом с бабушкой, которая начала показывать ему фотографии, сопровождая каждую из них дорогими ее сердцу воспоминаниями, они отправились на прогулку.

— Ты говорила, что никогда не была в Винчестере, — начал Гарсон, когда они направились к центру города, — так что я покажу тебе наш собор и замок.

Энни кивнула в знак согласия, и минуты две они шагали молча. День был теплым, августовское солнце золотило крыши домов, расположенных группами у подножья холма.

— А как долго ты был женат? — спросила Энни. Раньше она никогда об этом не задумывалась, но слова Дулси о его жене пробудили в ней любопытство.

— Четыре года, — ответил Гарсон, и она заметила, как заходили желваки на его скулах. — Моей матери очень нравилась Изабель, и хоть я сказал ей, что она напрасно на это надеется, но она до сих пор носится с мыслью, что мы помиримся.

— А у Изабель никого нет?

— Она завела любовь с одним телережиссером, — коротко ответил он и прищурился. — Во всяком случае, она говорила об этом, когда мы виделись последний раз.

— Так вы поддерживаете отношения?

— Прошло года три с нашей последней встречи, — сказал он, глядя прямо перед собой, — но, когда мы расстались, Изабель захотела жить в нашем доме и время от времени звонит, когда появляются какие-то вопросы, связанные с ним.

Отдавая себе отчет в том, что ее любопытство выходит за рамки дозволенного, Энни не могла удержаться, чтобы не задать вдруг ставший важным для нее вопрос:

— Почему вы расстались?

— Из-за несовместимости характеров.

Энни нахмурилась. Несовместимость — термин, которым обозначают все что угодно, и тем не менее он мало что означает. Но одно она поняла наверняка — он не одобряет новую связь своей бывшей жены. Если она права в том, что Изабель ушла от него из-за его чрезмерного увлечения работой, то, может быть. Гарсон жалеет об этом? Предлагал ли он изменить свою жизнь или, может быть, сделал это слишком поздно? Надеется ли он, так же как его мать, на восстановление брака?

Ей очень хотелось спросить его обо всем этом, но горькая усмешка, застывшая на его губах, говорила о том, что этой темы не стоит касаться, в лучшем случае она получит столь же краткий и ничего не значащий ответ.

Насладившись великолепием старинного собора, где находилась могила известной писательницы Джейн Остин, Гарсон повел ее через широкие зеленые лужайки к торговому центру.

— Большой зал — это все, что осталось от средневекового замка, — объяснил он, когда они вышли на открытую площадь, и показал рукой на здание перед ними. — Ричард Львиное Сердце ожидал здесь коронации в тысяча сто девяносто четвертом году, а спустя пятьсот лет во время гражданской войны замок был захвачен Оливером Кромвелем.

— Ты хорошо знаешь историю родных мест, — заметила Энни.

Гарсон усмехнулся.

— Меня всегда привлекал Большой зал, поэтому я и выучил его историю.

Когда они вошли внутрь здания с высоченными потолками, Энни поняла завораживающую прелесть этого места, где сплелись воедино несколько исторических эпох. В одной стороне возвышалась бронзовая статуя королевы Виктории, в конце Зала она увидела ворота из нержавеющей стали, выполненные в ознаменование свадьбы принца Уэльского в 1981 году, окна-витражи датировались прошлым веком.

Но больше всего заинтересовал Энни стол, прикрепленный высоко на стене. Роспись на стене тюдоровскими цветами — зеленым и белым — изображала короля, окруженного двадцатью четырьмя рыцарями.

— Неужели это Круглый Стол короля Артура? — воскликнула удивленно Энни. Я не думала, что он существует.

— Точно не установлено, что столом пользовался именно король Артур, но висит он здесь уже пятьсот лет. Видишь одиннадцатого рыцаря? — показал Гарсон на роспись.

— Лукан, — прочитала Энни. — Так вот откуда твой брат взял свое сценическое имя!

Он кивнул.

— Он всегда мечтал об этом, с самого детства, хотя совершенно не был похож на рыцаря в сверкающих доспехах, — сухо заметил Гарсон.

— А ты? Тебе никогда не хотелось назвать себя Галахадом, или Гинглейном, или Блиоберисом? — поинтересовалась Энни, в ее глазах плясали веселые чертики.

Гарсон усмехнулся.

— Нет, я вполне доволен собственным именем — это, кстати, наше родовое имя. А почему твоя сестра выбрала такой псевдоним — Вашти? — внезапно спросил он.

— Это не она, а Люк выбрал. Кажется, по-персидски это означает «прекрасная», а он говорил, что она прекрасна.

— Как и ты, — сказал Гарсон.

Энни улыбнулась. Может быть, она все-таки не выглядит такой уж простушкой даже в этом костюме из дешевого магазина?

— А Дженни назвала Оливера так, потому что это имя означает символ мира, продолжала она. Потом бросила на него настороженный взгляд. — А что ты сказал своим родителям о моей сестре и Люке?

— То, что ты мне рассказала. Как умерли твои родители, и Дженни почувствовала себя одинокой, и…

— Они поняли?

— Они не считают ее легкомысленной пустышкой, если ты это имеешь в виду, ответил Гарсон с нетерпением в голосе. — Но им не верится, что Люк мог быть таким жестоким. Честно говоря, мне кажется, мать никогда этому не поверит. Она слышит только то, что хочет слышать о нем. А что касается отца — он давно уже философски относился к плохому поведению Люка. — Он посмотрел на часы. — Нам пора возвращаться.

— Это самый счастливый день в моей жизни, — заявил Оливер, лежа на подушке и потирая кулаками глаза. — Лучший их лучших, — добавил он, уже засыпая.