Плен моей души - Екатерина Котлярова Страница 27

Я не знаю, почему дед Рома занялся моим воспитанием. Не имею понятия. Но он порой проводил со мной больше времени, чем с Игнатом. Я дико боялся, что друг меня изобьёт. Я знал, что значит ревность. Мать часто избивала меня, когда я обнимал отца.

Но Игнат никогда не ревновал. Он лишь помогал мне на уроках. Давал списывать домашку.

Я мечтал, чтобы мать Игната усыновила меня. Я мечтал жить всегда в их доме. Но чуда не случилось. Я продолжал терпеть побои, жить в нищете и грязи. В квартире, где даже обои воняли парами алкоголя и мочёй.

Я всегда боялся разочаровать дед Рому. Дико боялся. Но однажды разочаровал. В четырнадцать лет.

Мои кроссовки износились. Девчонка, к которой я подкатил, высмеяла меня. Я зашёл в торговый центр и украл кроссовки. Меня не поймали. Не засекли. Но дед Рома сразу увидел коробку, которую я прятал под курткой. Распахнул верхнюю одежду, выдрал украденное и долго-долго смотрел на коробку. А потом дал затрещину. В первый и в последний раз.

— Пойдём, поговорим.

Я понуро повесив голову поплёлся следом за мужчиной. Он усадил меня на диван, поставил стул и пытливым взглядом уставился в моё лицо.

— Послушай меня, Глеб. Внимательно послушай. И запомни! У тебя два пути, Глеб. Либо ты крадёшь и попадаешься. И сначала оказываешься в детской колонии, потом в тюрьме. Ты не получишь нормального образования, у тебя никогда не будет нормальной работы, никогда не будет денег. Ты повторишь путь своих родителей. Либо ты будешь честно зарабатывать деньги себе на жизнь. Будешь делать всё, чтобы выбраться из болота, в котором сейчас живёшь. Решай сам, внучок.

Дед Рома поднялся со стула, поставил коробку с кроссовками рядом со мной на диван. Направился на выход и замер, не оборачиваясь ко мне.

— Ты можешь оставить кроссовки себе, Глеб, но тогда в мастерскую больше не приходи. Воров я терпеть не буду. Либо ты относишь обувь в магазин и приходишь сюда, чтобы приняться за работу. Ты будешь мне помогать, а я буду платить тебе, чтобы ты мог купить себе обувь и одежду.

Он ушёл, а я долго сидел и смотрел перед собой, рыдая. Чувствовал себя слабаком, но ничего не мог поделать. Мне было стыдно от того, что я подвёл дед Рому. Так стыдно, что хотелось сдохнуть. Я подтвердил звание «ошибки».

Я поднялся, взял коробку, опустил глаза в пол и выбежал из мастерской. Я вернул обувь в магазин, но в мастерскую прийти не решался больше недели. Но когда пришёл, дед Рома не сказал мне ни слова. Сделал вид, что ничего не было. Выдал форму и дал мне работу. Я старательно и скрупулёзно выполнял свою работу. Только бы больше не разочаровать дед Рому.

Опустил взгляд на мать, открывшую рот во сне и громко храпящую.

Смесь чувств, раздирающую грудину внутри, объяснить никак не мог. Слишком противоречивые. Я всё ещё любил её. Как в детстве. Вопреки всему. В детстве всегда ловил каждый её взгляд, каждое её слово, ждал ласки и любви. Но только слышал от неё, что я «самая большая ошибка в её жизни». Слышал, что сломал ей жизнь. В сотый раз слышал, что родила она меня только ради квартиры.

Сжал кулаки, мигом разозлившись. Мигом почувствовав прилив ярости и ненависти.

Она даже не вспоминает Любу. Моя маленькую Любовь.

Мне было шесть, когда мать округлилась. Сначала думал, что она потолстела. Ведь она пила не просыхая. Как и до этого. И тр*халась с отцом.

С первых дней жизни Любу оставляли со мной. Я не имел понятия, как нужно вести себя с ребёнком. Я давал ей палец, за который она хваталась крошечными ручками и начинала посасывать. Всякий раз Люба успокаивалась, стоило мне начать петь.

Предки ушли в запой на неделю, всё это время не появлялись дома. Еды не было. Денег тоже. Я не имел понятия, чем кормить Любу. Все смеси закончились. Памперсы тоже. Я стирал пелёнки под ледяной струёй воды, поскольку горячую воду отрубили за неуплату.

Не зная, что делать, я выходил на улицу. Пытался найти хоть какую-то еду. Заходил в магазины, пытался выпросить смесь, молоко, хоть что-то. Но меня прогоняли.

Пришлось вернуться домой.

Люба уснула по дороге домой, прижавшись ко мне. Дома уложил её на кроватку, накрыл одеяльцем. Я не сразу стал волноваться из-за того, что Любовь слишком долго спит. А когда коснулся крохотной ручки, умер на месте. Она умерла.

— Бл*ть, — пальцами сжал переносицу и тряхнул головой, попытался выкинуть из головы образ мёртвого тельца.

Резко схватил подушку, развернулся и покинул комнату. Подложил под голову отца подушку, пошёл на кухню, где снова был срач. Куски еды валялись на столе и полу. Весь стол был заставлен бутылками.

Взял мусорное ведро, смёл туда всё, при помощи совка и веника собрал всё с пола. Приведя помещение в относительный порядок, заглянул в холодильник. Снова пусто, только кусок сыра валяется на нижней полке. Выругался себе под нос. Только позавчера притащил пакет с продуктами. Они бл*ть целиком глотают?

Мне было жалко. Да, бл*ть, я тот ещё жлоб. Мне жалко кормить этих двоих и тащить на себе.

С*ка! Я работаю на двух работах, чтобы оплачивать университет. Чтобы получить высшее образование. Денег на то, чтобы снять хату мне не хватает. Даже однушку на окраине города.

А снимать комнату не вижу смысла. Чем сожители будут отличаться от родаков? Так я хоть слежу за тем, чтобы они не сдохли. И не отравились чем.

Саданул кулаком по стене. Взвыл от боли. Но часть ярости выплеснул.

Захлопнул холодильник, поставил кипятиться чайник. Кинул пакетик в кружку, заварил, вышел на балкон. Снова мысли вернулись к девчонке. Кинул взгляд на наручные часы. Девять утра. Уже встала? Букет мой заметила? Злится? Обижается?

Имеет на это право.

Девчонка совершила ошибку, когда пришла ко мне. Я стал её ошибкой.

В г*вно испортил первый раз. Д*рьма кусок.

Но как сдержаться? Как? Когда сейчас от одной мысли, что девчонка совсем скоро выйдет замуж, скулы сводит.

Залпом выпил чай, обжигая рот и грудину изнутри. Только бы жжение перекрыло другую боль.

За