Все разбитые осколки - Риа Уайльд Страница 27

Я хватаю ее за руку и осторожно уговариваю идти за собой. Она неохотно следует за мной, шаркая носками ботинок по гравию.

— В клинике нет Девона.

— Все не так уж и плохо, — бормочет она. — Мне не нужно обращаться к врачу. Я не думаю, что мне следует здесь находиться.

Дверь открывается прежде, чем мы достигаем верхней ступеньки, и Амелия стоит там, прижав Линкольна к груди и прищурив глаза. Я целую ее в щеку и прохожу мимо нее дальше в дом, оборачиваясь на Эмери.

— Заходи, Эмери, — тихо приказываю я.

— Все в порядке, — тепло улыбается ей девушка. — Я Амелия.

Широко раскрытые глаза Эмери бросаются на меня, и я добавляю:

— Жена Габриэля.

— Э-э, Эмери, — она пожимает протянутую руку той, которую я не держу. Амелия не упустила из виду этот факт. На ее губах появляется застенчивая улыбка.

— Девон ждет в кабинете, — говорит она мне.

Эмери следует за мной, замечая все, что видит: мужчин, расставленных вокруг дома, большое фойе и длинные коридоры, запах домашней еды, доносящийся из кухни.

— Садись, — говорю я ей, кивая Девону, который ждет на диване со своими принадлежностями.

Для меня здесь ничего не было в новинку. Это было моим домом с самого детства, и мне потребовалось время, чтобы к этому привыкнуть, но теперь это все, что я знаю.

Она сидит неподвижно, сжав руки в кулаки на бедрах.

— Кто она? — шепчет Амелия.

Я ухмыляюсь, отвечая:

— Моя сводная сестра.

Рядом с моим ухом раздается вздох, но я не оборачиваюсь, чтобы посмотреть на выражение шока, которое, я знаю, будет на лице Амелии, или на обвинения, которые наверняка тоже будут там. Они не могли понять, не могли знать, что когда она была со мной, у меня не было ощущения, что я тону. Я не чувствовал, что ненавижу себя настолько сильно, что едва могу спать по ночам.

В моей голове было опасное место, и я заслужил эту боль. Я хотел этого, чтобы напомнить себе о том, что я сделал, но я также желал освобождения, когда казалось, что я не могу дышать самостоятельно.

— Атлас, ты…

Шипение боли Эмери заставляет меня подойти ближе, прерывая Амелию, прежде чем она успевает закончить свой вопрос. Девон промывал порез на губе какой-то сильно пахнущей жидкостью, а Эмери зажмурила глаза. Он поднимает бровь, отмечая охватившую меня агрессию.

— С ней все в порядке, — говорит Девон. — Просто немного печет.

— Ей нужны швы? — спрашиваю я.

Моя мать. Моя чертова мать, Мария, сделала это с ее лицом. Девушка рассказала мне историю и причину. Рассказала, что она сделала, чтобы заставить выйти ее из себя. Мне нужно навестить маму.

— Нет, — говорит Девон, концентрируясь на порезе на губе и припухлости вокруг. — Раны не глубокие и должны зажить без каких-либо рубцов, но какое-то время будет чертовски больно.

Эмери кивает.

— Спасибо. — Девон изучает ее лицо, смягчаясь так, что мне это чертовски не нравилось. Я мог бы думать, что она моя, но было ли это на самом деле? Нет. Нет, это не так.

Она нежно улыбается ему, и прежде чем я сделаю что-нибудь глупое, например, заявлю права на нее прямо здесь, на диване, я выбегаю из комнаты, проносясь мимо Амелии в поисках Габриэля. Я нахожу его в кабинете, читающим что-то на своем ноутбуке.

— Я убью их, — рычу я, и дверь позади меня с громким стуком захлопывается.

Габриэль просто смотрит на меня, а затем медленно опускает крышку своего ноутбука и встает, подходя к бару с алкоголем и не говоря ни одного гребаного слова, он наливает виски в два хрустальных стакана и протягивает один мне.

— Садись, Атлас

Вместо этого я хожу по комнате, гнев кипит внутри меня.

— Я хочу знать, что Мария имеет на губернатора, чтобы заставить его согласиться на этот брак

— Брак с Эмери Куинн?

Я киваю.

— Это может быть брак по любви, — говорит Габриэль.

— Это не гребаный брак по любви, брат. Не тогда, когда полуизбитая девушка сидит на твоем диване с Амелией и Девоном!

— Ты привел девушку Куинн в мой дом?

— Они принуждали к браку, шантажировали ее. что, черт возьми, могло быть у Марии, чего так сильно хотел губернатор? Достаточно, чтобы согласиться на такой союз и финансировать бизнес Саймона?

— Мы не вмешиваемся в чужие семейные дела, Атлас. То, что они делают друг с другом, не наша забота.

— Я не отправлю ее обратно.

— Ты заботишься о ней? — говорит Габриэль, со странной ноткой в голосе.

— Нет, — усмехаюсь я, чувствуя, как меня охватывает тошнота. — У нее есть своя цель, но я не буду смотреть, как моя сука-мать побеждает

— Ты трахаешся со своей сводной сестрой? — спрашивает Габриэль.

— Уже нет, — ухмыляюсь я, отклоняясь.

— Но ты делал это.

— Я не понимаю, какое это имеет отношение.

— Это имеет много отношений к этому, Атлас. Вмешательство в дела губернатора может поставить эту семью в затруднительное положение. Ты знаешь, сколько времени потребовалось, чтобы он закрыл глаза и не беспокоиться о том, что мы делаем.

— Губернатор не станет рисковать твоим гневом, Габриэль. Не для этого.

— Ты будешь удивлен тем, что сделает человек, загнанный в угол

— И кто его загоняет в угол? — спрашиваю я. — Мария? Ты не думаешь, что нам следует разобраться с этим дерьмом, прежде чем она получит больше власти? Что, если она — причина, по которой Ашер сделал то, что сделал?

Я впервые произнес это вслух. И у меня возникло подозрение, что Мария каким-то образом добралась до Ашера. Большую часть времени с ним все было хорошо. Тогда что заставило его так резко измениться, что он предал свою единственную семью? Какую ложь она ему рассказала, чтобы он это сделал?

Я убил своего брата за его предательство, и если я узнаю, что она имеет к этому какое-то отношение, я убью и ее, но на этот раз не буду чувствовать себя виноватым за смерть на своих руках.

— Ашер работал на себя, — почти мягко говорит Габриэль, как будто боясь, что я выйду из себя.

— Правда?

— Что ты собираешься делать с девушкой? — Габриэль меняет тему, но его палец проводит по нижней губе — это признак того, что я усвоил, когда рос вместе с ним. Он о чем-то думал.

— Я собираюсь ей помочь.

— Это твой способ искупить смерть Ашера?

Моя голова откидывается назад.

— Что за хрень? За что мне нужно это делать, Габриэль? Он предал нас, предал семью, он получил по заслугам.

Знакомая боль пронзает меня в живот, в