Чокнутая будущая (СИ) - Алатова Тата Страница 27

Аккуратно и осторожно на мои голые плечи легла ткань пиджака.

Полыхало все вокруг, и отблески этого пожара отражались в близких глазах Антона.

Его дыхание коснулось моей щеки.

А потом он отступил, оставив после себя выжженную пустыню.

Я перевела дух, возвращаясь в ресторан, где люди звенели посудой, играла тихая музыка и звучал ровный гул тихих разговоров.

А?

Никто меня не разложил на столе, серьезно?

Что он вообще о себе воображает?

Я влезла в рукава, втянула носом запах горького парфюма и села обратно.

— Если ты не можешь раздеть женщину, то остается только ее одеть, — выпалила в сердцах.

— Мирослава! — с угрозой в голосе пророкотал Антон.

Как будто камни с горы посыпались. Никогда не думала, что мое имя может звучать так устрашающе. Жуть да и только.

Я подняла руки, демонстрируя свою безоружность. Хорошо, что теперь можно это сделать, не опасаясь остаться полуголой.

Звякнул телефон — пришло сообщение от Алеши.

— «Провожу Инну до дома, — прочитала я вслух, — она плачет».

Да, плачущие женщины и мяукающие котята способны довести моего мужа до тахикардии.

— Мне показалось, что это самый простой способ закончить наши отношения — при посторонних Инна не стала закатывать сцены. Прости, что испортил вам вечер, — сказал Антон.

— Бесчувственный, — пробормотала я. — Разве можно сводить отношения к тому, как проще?

— Да уж, — усмехнулся он. — Ты большая мастерица все усложнять.

— Думаешь, мне так уж этого хочется? — возмутилась я. — Что я могу сделать, если целый месяц думала только о тебе? Велишь отрубить себе голову?

Он откинулся назад, сложив руки на груди. Опустил ресницы.

Закрылся.

Ну и пожалуйста.

Ну и не больно-то и хотелось.

Куда ты денешься.

Пожав плечами, я сделала глоток шампанского и взялась за лавандовый ризотто. Просто сиреневый рис с морепродуктами, если хотите знать.

Люди вечно напускают тумана и тебя путают. Где тут лаванда? Где, я вас спрашиваю, настроение цветущего Прованса?

— И что надумала? — спустя добрых пять минут тишины спросил Антон.

— Тебе не обязательно прятаться от брата, — ответила я. — Что ты себе насочинял? Что я на тебя наброшусь?

— Или я на тебя, — небрежно и буднично обронил Антон, глядя в окно.

Как будто мы тут обсуждали погоду!

Как будто это не прозвучало оглушительным громом среди ясного неба.

Запас алой краски я израсходовала во время истории с пиджаком и сейчас нуждалась в передышке. Хватит с меня трепыханий на сегодня.

Я не умела флиртовать, три настоящих свидания в прошлом не принесли большого опыта в этой области. Алеша не то чтобы за мной ухаживал, а скорее позволял мне ухаживать за ним. В том не было никакой пикантности, а просто теплое и спокойное течение отношений двух людей, симпатизирующих друг другу.

И уж конечно никто и никогда не говорил мне, что готов наброситься на меня.

Тут мог затаиться коварный нюанс, вдруг Антон имел в виду вовсе не страсть, а агрессию. Возможно, я его так достала, что он едва сдерживал желание меня придушить.

— Не набросишься, — угрюмо сказала я, поймала его внимательный взгляд и разозлилась. Я что, таблица умножения, которую надо запомнить? — Во-первых, я совершенно не в твоем вкусе. Тебе нравятся расчетливые блондинки. Во-вторых, ты Король мечей, а это значит, что тобой руководит разум, а не эмоции. Если честно, — тяжелый вздох вырвался из моей груди, — я понятия не имею, как именно отыграется этот расклад. Влюбленные — выбор, Дьявол — порочная зависимость, Луна — тайна. Колесо фортуны — ну, ты и сам видишь, судьба буквально сталкивает нас нос к носу. Ох, ни одного Кубка или Жезла, одни Великие арканы, беда-беда-огорчение.

Антон слушал меня с таким видом, будто хоть что-нибудь понимал. Ну, или пытался понять. По крайней мере, его внимательность никуда не делась. Ой, да он на мне дыру протрет!

Пришел официант с огромной Алешиной рулькой, и я попросила упаковать ее с собой.

Борщ медленно остывал перед Антоном, к салу и хлебу он тоже не притронулся.

Так и голодал перед тарелками, полными еды.

— Знаешь, что самое неприятное в тебе? — отрывисто спросил он, когда мы снова остались вдвоем. — Ты ведь меня даже не знаешь. Играешь в цветные картинки и не видишь перед собой человека. Это весело?

— Иногда, — честно призналась я, неосознанно погладив лацкан, пробежала по нему пальцами, увлеклась и потерлась о ткань щекой. Поймала мгновение, когда линия губ Антона стала жестче, опустила руки. — Сложно остановиться, когда ты реагируешь. Это как с чипсами — и вредно, и невозможно съесть всего пару штук, а не всю пачку за один присест.

— И как же не реагировать? — медленно уточнил он. — Велишь отрубить себе голову?

Ах ты повторюшка!

Он подхватывал мои интонации, зеркалил и отражал — и не понимал, как завораживающе это выглядит.

Наверное, что-то отразилось на моем лице — лишнее, сложное, — потому что Антон вдруг снова закрылся, нахмурился.

— Я попрошу счет, — сказал он. — Ты доела?

— Сиреневый рис? Я бы вообще поостереглась называть это едой.

Он отправился платить — очевидно, ему было слишком сложно подождать официанта, захотелось сбежать.

На следующей остановите, пожалуйста, выйду на другой планете.

На этой — слишком много навязчивых женщин со странными фантазиями.

Мне бы подошли более очаровательные создания вроде рептилий.

Что вы говорите? Какая-то гадость ко мне прилипла? Ничего важного, всего лишь жена моего брата, выбросите ее в открытый космос, да и забудем об этом.

За несколько минут, пока Антона не было, я успела посеять, полить и взрастить такую раскидистую обиду, что она кусалась, как крапива.

Вскочив при его приближении, поспешно потянулась за плащом, но Антон меня опередил. Ловко захватил рукавами мои руки, а это не у всех получается с первой попытки.

Поправил ткань на плечах.

Провел ладонями вниз, до локтей. Показалось — будто кожей к коже, хотя нас разделяло несколько слоев плотной ткани.

Шепнул на ухо:

— Если не можешь раздеть женщину, то остается только ее одеть.

Потерялась в зеркалах, не в силах различить истину от фальши.

Пошатнулась и ухватила со стола бутылку брюта, да с ней и поплыла за Антоном, сомнамбула в красных сапогах.

— Я тебя отвезу, — сообщил он, — раз уж выпить мне сегодня так и не довелось.

На улице моросил дождь, достаточно мелкий, чтобы не испортить макияж, но достаточно меланхоличный, чтобы напомнить: лето закончилось. Впереди нас ждут долгие месяцы скуки и холодов.

В машине я зажала бутылку коленями, обтянутыми черной сеткой чулок, чтобы пристегнуться.

— Куда? — спросил Антон, заводя двигатель. — В квартиру или дом?

— К тебе, — бездумно ответила я.

У него стал интересным профиль: римским. Не в плане правильных черт лица, а окаменевшим. Стиль: мраморная статуя.

Потом Антон, ни слова не сказав, тронулся с места.

Я сделала глоток шампанского и устроилась поудобнее. Плащ распахнулся, поправлять его не хотелось.

Капельки печали струились по стеклу.

Пакет с рулькой благоухал на заднем сидении, сбивая с лирического настроя.

Плотские запахи, плотские желания, плотские люди.

Плоские?

Скорее, черно-белые силуэты, чем объемные и яркие.

А так хотелось — черпать полными горстями.

— Скорее бы декабрь, — проворчала я, — мандарины, гирлянды, деды морозы. Знаешь, я все время плачу, когда на детских представлениях малыши дружно кричат: елочка, зажгись! И елочка зажигается. Чудо.

— Что? — опешил Антон.

— Чу-до, — по слогам повторила я.

— Ты же понимаешь, что специально обученный человек просто втыкает гирлянды в розетку?

— Какая разница, каким образом это происходит. Главное — надежда торжествует. Я часто хожу на детские елки в театре. Мои ушки хороши, а у соседа лучше. Танец веселый наш — это лавата.