Драгоценный враг - Уинтер Реншоу Страница 27

— Ты спросила, я ответил. Просто говорю правду, — Август наблюдает за мной краем глаза. — Ты меня интригуешь.

Я снова закатываю глаза. На этот раз сильнее.

— Глупость. Август, давай начистоту. Такие фразы на меня не действуют. Если ты пытаешься мне польстить, это дает обратный эффект. Я съеживаюсь. С головы до ног.

— Я серьезно, — он наклоняет свое тело к моему, его левая рука опирается на водительскую дверь. — Всю мою жизнь ты была загадкой, этим… запретным плодом, за неимением лучшего термина. И честно говоря, мне было на тебя насрать, пока ты не вошла в мою жизнь, а теперь ты — все, о чем я, блять, могу думать.

У меня пересыхает во рту, потому что я не знаю, что сказать. Никто никогда не был одержим мной, и никто не говорил мне, что я — все, о чем они могут думать.

Он выдыхает, глядя прямо перед собой.

— Это пиздец, я знаю. Такой уровень одержимости.

Между нами воцаряется тишина.

— Разве я тебе не интересен? Ты когда-нибудь думала обо мне? — спрашивает Август. — Интересовалась мной?

— Для этого никогда не было причин.

Перегнувшись через сиденье, Август убирает волосы с моего лба и заправляет их за ухо. От одного ощущения его пальцев на моем лице по моей руке пробегают мурашки.

— А теперь? — он придвигается на несколько дюймов ближе. — Теперь, когда мы официально встретились, ты думала обо мне? Тебе когда-нибудь было интересно, что будет, если я тебя поцелую?

Трепещущее, аритмичное ощущение распространяется по моей груди, дыхание сбивается.

— Ты боишься. Это так? — Август отстраняется, но лишь слегка. — Может быть, мне стоит описать это для тебя?

Я облизываю губы, сосредоточившись на эмблеме Кадиллака, выступающей на капоте.

— Или, что еще лучше, я с удовольствием продемонстрирую.

Август снова приближается. Обхватив мою челюсть, он наклоняет мое лицо к себе, пока наши глаза не встречаются. На секунду его внимание переходит на мои губы, а затем возвращается обратно.

— Возможно, ты учишься на практике.

Я пытаюсь сглотнуть, но не могу.

Пытаюсь говорить, но слова застревают.

— Я бы не торопился.

Август наклоняется, пока жар его рта почти не касается моего. Мы не прикасаемся друг к другу. Пока нет.

— Пусть предвкушение нарастает. Это важно.

Слабые остатки его дорогого лосьона после бритья наполняют воздух вокруг нас. Кожа и темнота. Аромат мужчины, который гораздо опытнее, чем должен быть в свои почти двадцать лет. Его нос трется о мой, мягко и дразняще, а большой палец пробегает по линии моего подбородка и вниз по шее.

Оставив мой рот, он прижимается губами к мягкому месту под моим ухом, затем целует ниже и ниже, пока не достигает вершины моего плеча, а затем отодвигает ткань моей блузки в сторону, чтобы попробовать мою кожу на вкус.

Мое лоно пульсирует, а живот сводит с каждым глубоким вдохом. Август прокладывает себе путь к другой стороне моей шеи, и на мгновение я почти забываю дышать. Когда он заканчивает, подносит мое запястье ко рту и целует нежную кожу, заставляя мой пульс учащаться.

Я и раньше дурачилась с парнями, но никто из них не торопился. Никто из них не целовал меня и не прикасался ко мне исключительно ради моего удовольствия. Лучшее, что они могли сделать, — это небрежно поцеловаться с полностью одетыми девушками.

— Уже любопытно? — Август остановился и посмотрел на меня. — Хочешь испытать все по-настоящему?

Мои ревнивые губы пылают, болят от заброшенности. Я пытаюсь заговорить, но совершенно уверена, что любые слова, вырвавшиеся у меня изо рта, будут бессвязными.

— Можно сказать, что это «да»? — Его рот смыкается с моим в одном медленном и бесконечном движении. Это не бешеное крушение, это безрассудная эйфория.

Я больше не существую в этом месте.

В этом пропахшем маслом гараже.

В этом гудящем, живом теле.

Я нахожусь в другом месте.

Я никогда не думала, что быть объектом чьих-то фантазий может быть для меня чем-то особенным, но это… испепеляет меня изнутри.

Язык Августа раздвигает мои губы, танцуя с моими, и одним ловким движением он затаскивает меня к себе на колени и занимает мое место с пассажирской стороны. Обхватив мое лицо обеими руками, он отводит его в сторону, пока наши глаза не встречаются, и все в этом моменте приостанавливается, замирает во времени.

— Ты принимаешь правильное решение, — его глаза сверкают, серебристые с оттенком злобы. И он тянется вниз, чтобы откинуть спинку сиденья.

Его твердость упирается мне между ног, когда я устраиваюсь на нем, а его хватка перемещается на мои бедра, прижимая меня вниз, чтобы я могла больше почувствовать его. Желание в его глазах неоспоримо, как у дикого животного, находящегося в нескольких секундах от своего пиршества.

Он начинает что-то говорить, когда я кладу ладони ему на грудь и сажусь.

— Я не хочу делать это здесь, вот так, — говорю я. — Не в машине отца Адри. Не в гараже. Не тогда, когда у меня вкус пива, и кто-то может зайти к нам в любую секунду.

Я и близко не хочу, чтобы мой первый раз был таким.

Август выдыхает, наклоняя голову.

— Итак, ты хочешь… что? Номер в отеле? Шампанское? Цветы? Какое-нибудь фальшивое романтическое дерьмо, чтобы сделать это особенным?

— Я не хочу фальшивого романтического дерьма. Я просто не хочу делать это здесь.

Я успешно убила настроение — но, думаю, это не имеет значения, так как это все равно не произойдет сегодня. Он может попрощаться со своим крайним сроком. Мне нужно больше времени, чтобы решить, буду ли я делать это в любом случае.

Я слезаю с него и сажусь на водительское сиденье. Август поправляет выпуклость на своих джинсах.

— Мне жаль, — говорю я.

— Надо думать, — он раздражен на меня, и я это понимаю. Я заставила его надеяться. Любой мужчина с горячей кровью был бы сейчас разочарован.