Вера Иванова - Мой прекрасный враг Страница 27

– Я поняла, что долгие годы от меня скрывали правду, и если бы не усилия внука и вот этой замечательной девушки, я так и осталась бы в неведении.

– Мама!!! – В гневе отец ужасен, но мы стояли плечом к плечу, да и остальные гринписовцы начали подтягиваться ближе.

– И еще я поняла, что решение, которое совсем недавно приняла и о котором собираюсь сейчас рассказать, совершенно правильное и очень своевременное. Итак! Я сообщаю, что, находясь в здравом уме и твердой памяти, я…перевела принадлежащие мне 75 процентов акций холдинга «Нефтехимтрансмаш» на имя моего внука, Соболевского Александра Григорьевича. Дарственная оформлена в присутствии свидетелей и заверена нотариусом, – с этими словами бабуля достала из кармана комбинезона сложенную вчетверо бумажку и протянула мне. Увидев, однако, что я не могу никуда положить этот важный документ, она обернулась и передала договор стоящей рядом девчонке.

То, что произошло потом, достойно бестселлера.

Первоначальной реакцией было гробовое молчание. До многих просто не сразу дошел смысл произошедшего, и они, нахмурившись, пытались «въехать» в суть юридической терминологии. Другие же ошеломленно уставились на меня. В памяти запечатлелась физиономия Боба – челюсть у него отвисла, глаза вылезли из орбит, голова ушла в плечи, и он почему-то присел, как будто его в прямом смысле слова огрели обухом по макушке. Милена же, наоборот, выпрямилась, как насаженное на булавку насекомое, и ее сжатые в полоску тонкие губы вполне соответствовали новому облику – ни дать ни взять мачеха Золушки в момент объявления о свадьбе ее падчерицы с принцем. В глазах лидера гринписовцев я увидел какой-то новый интерес и что-то еще, не особенно мне понравившееся. Но разбираться было некогда: у отца начался приступ злобоизвержения: вопли, брызгание слюной, потрясание кулаками, топание ногами – короче говоря, он вел себя как избалованный ребенок, у которого отняли любимую игрушку. Но наконец ему удалось справиться с собой и произнести членораздельно:

– Приказываю задержать и препроводить в трюм всех посторонних, находящихся на барже! Не выполнивших приказ увольняю немедленно!

Ряд охранников, до этого стойко державших строй, заволновался: непонятный приказ ввел ребят Боба в недоумение. На их лицах ясно читался вопрос: «А кого, собственно, считать посторонним?» Не получив разъяснений, одни неуверенно подступили к гринписовцам и журналистам, другие сделали попытку окружить нас с бабушкой.

– Дорогой мой, я думаю, тебе пора действовать! – с этими словами старушка протянула мегафон мне.

На секунду я растерялся – но только оттого, что не сразу понял, как пользоваться рупором, – и отец тут же воспользовался неожиданной паузой.

– Это незаконно! – заорал он. – Мама, вы не имели права отдавать акции этому щенку! Я этого не забуду, и не надейтесь! Я объявлю вас недееспособной и аннулирую все дурацкие решения!

– Недееспособной? – удивилась бабушка. – И ты посмеешь это сделать после того, что произошло? В таком случае тебе придется самому прыгнуть с парашютом, иначе это я объявлю тебя недееспособным! Говори, деточка, не волнуйся, – подбодрила меня бабуля. – Я уверена, что ты поступишь правильно.

– Правильно?! Да я сейчас… Да вы знаете, что я сейчас сделаю?! – взревел папаша, на что я ответил:

– Успокойся. Ничего ты не сделаешь.

– Почему это?!

– Я тебя увольняю. И пожалуйста, будь добр, прекрати скандалить, иначе мне придется приказать охранникам запереть в трюме тебя.

– Ничего такого не будет! – выкрикнул Боб неожиданно писклявым голосом. – Они не посмеют тронуть Григория Олеговича!

– Боб, не напрягайся, тебе вредно, – посоветовал я. – К тому же и твои приказы теперь тоже недействительны. Ты уволен.

– А я? – тут же вскинулась Милена. Сузив глаза, она с вызовом смотрела на меня. – А со мной ты что сделаешь?

– Ты ведь и сама уже поняла, – сказал я чуть мягче. – Извини, но ты в пролете!

– Александр Григорьевич, а я-то как же? – воскликнула Фиона, которая наконец-то собрала бумаги. – И я в пролете?

– Нет, Фиона Леонидовна, вы остаетесь! Надеюсь, вы продолжаете протокол?

Я начал диктовать, и слова пришли сами собой:

– Приказ номер один. Сообщаю, что в связи с увольнением генерального директора и до избрания нового в соответствии с уставом АО «Нефтехим» принимаю управление заводом на себя. В добавление к принятым решениям объявляю следующее – провести переговоры с представителями движения в защиту природы, для чего приказываю немедленно освободить их и разрешить акцию протеста.

– Молодец, внучек! – похвалила меня бабушка. – Я и сама не справилась бы лучше! А теперь пойди-ка, оденься как следует. И руку надо бы заново перевязать – бинт совсем промок и грязный.

Вместе с одним из матросов я отправился в каюту, успев еще заметить, как гринписовцы в один момент растянули свое полотнище, и яркие алые буквы освещенного прожекторами воззвания раскроили подступающие сумерки: «Лучше не дышать, чем задохнуться под этими трубами! Лучше загнуться от жары и жажды, чем сдохнуть в бензиновой реке! «Нефтехим» предупреждает – нахождение рядом опасно для вашего здоровья!»

– Очень экспрессивно! – пробормотал Боб. – Особенно «сдохнуть»!

Из окна каюты я видел, как негодовали отец с Миленой, бессильные что-либо предпринять.

И еще я видел, как ликовала Сашка в давно уже переставшем быть красным платье – она прыгала и скандировала вместе со всеми:

– До-лой, до-лой!

Акция протеста шла полным ходом. Ребята выкрикивали и скандировали лозунги, затем слово взял Тип. Он оказался прекрасным оратором – убедительным, эмоциональным, умеющим «держать» аудиторию – короче говоря, обладал как раз теми качествами, которые напрочь отсутствовали у меня. Неудивительно, что окружающие внимательно слушали его, даже отец и Милена, а уж про художницу и говорить нечего – она восторженно «поедала» его глазами. Да что там, их командир был настоящим харизматическим лидером – его пламенная речь не оставила равнодушным и меня: я вдруг поймал себя на страстном желании вместе со всеми «мочить» гадов, загрязняющих окружающую среду. Я почувствовал легкий укол зависти: мои слова никогда не обладали такой силой, а ведь я – будущий юрист, мне по статусу положено!

В завершение гринписовцы принялись раскачиваться и петь песни. Они веселились, дурачились, горланили, отвечали на вопросы корреспондентов.

А я сидел один в каюте и думал, как же мне теперь жить.

23.00

Она

Олигарх отправился одеваться, и вы бы видели, что тут началось! Всеобщее, повальное выяснение отношений. Соболевский-старший чуть не сцепился с бабулей, охранники – со своим начальником, а девица по имени Милена о чем-то жарко спорила с секретаршей. Дурдом, да и только! Зато раздолье для телевизионщиков – такое нечасто удается заснять!