Юлия Комольцева - Дежа вю Страница 27

Через полтора часа, очень довольная своими умозаключениями, Тина стояла на перроне, дожидаясь посадки на поезд «Новосибирск-Москва».

ГЛАВА 17

В дверях купе она резко остановилась, будто налетев на невидимую преграду. Остатки хмеля мгновенно выветрились, ее зазнобило. «Только не это! – мысленно взмолилась она. – Пожалуйста, только не это!..»

Кошмар, настигший ее наяву у собственной могилы, продолжался.

У окна, облокотившись на столик, вполоборота к ней стоял Морозов.

– Ты?! Как ты здесь оказалась?

Тина попятилась. Это было слишком. Нервы, натянутые в струну, жалобно тренькнули, словно предупреждая, что еще миг – и полетят к чертям собачьим совсем! И она окончательно свихнется.

– А ты? – тихо спросила она.

Действительно, что он делает здесь, а? Преследует ее? Решил спустя тринадцать лет наверстать упущенное или… или что?

Но он не дал ей додумать эту мысль.

– Ты что, собираешься до Москвы на поезде добираться? С тобой все в порядке? Разве такие, как ты, могут так непроизводительно тратить свое драгоценное время? – В его голосе звучала ирония, и это вывело ее из себя.

– Смени тон! – заорала она. – Я не намерена перед тобой отчитываться, ясно? Как мне надо, так и еду!

Увидев ее, входящую в купе, он был слишком ошарашен… Иначе не допустил бы оплошности, которую Тина заметила не сразу, но все-таки заметила.

– Слушай, а какие это – такие, как я? Что ты имеешь в виду?

– Твои социальные успехи и материальные достижения, – усмехнулся он. – Или как там это еще называется?

– А ты-то откуда о них знаешь? – прищурясь, она подступила ближе.

– Да у тебя на лице написано, Алька! – отмахнулся он вроде бы небрежно, надеясь переключить ее внимание.

Получилось. Все-таки кое-что он знал о ней.

– Я не Алька! – злобно возразила Тина. – Я тебе говорила, кажется. Алька, мой дорогой, осталась в прошлом.

– Фу, какие книжные фразы мы употребляем, – притворно поморщился Олег, еще не придя в себя от растерянности. – А как-нибудь попроще объяснить можно?

– Я ничего не собираюсь тебе объяснять! Но если ты еще раз назовешь меня Алькой…

– Алька, Алька, – покачал головой он.

Она топнула ногой.

– Заткнись! Боже мой, как ты меня бесишь! Что ты вообще делаешь в моем купе?

– Это и мое купе, Алька!

– Ты что, нарочно? – вдруг догадалась она. – Ты специально меня выводишь, да? И сюда попал не спроста, так ведь? Ты что, следил за мной? Как ты узнал номер купе?

Олег шумно вздохнул и забулькал минералкой, а потом впихнул бутылку Тине в сжатый кулак. Несколько мгновений она недоуменно таращилась на нее.

– Попей, – объяснил Морозов.

– Не указывай мне, – машинально огрызнулась она.

Но отхлебнула. Обессилено прислонилась к столику и спросила у потолка:

– Что же это творится на белом свете?

Потолок безмолвствовал, а Морозов осторожно хихикнул.

– С тобой точно все в порядке?

– Нет! – Она перевела на него тяжелый взгляд. – Со мной все не в порядке! Как ты мог узнать, что самолет отменят и что я куплю билет именно в это купе? Я помню, конечно, ты классный журналист, расследования проводишь на «ура», у тебя везде свои люди…

– Остынь, – перебил он с досадой, – я ничего не устраивал специально.

Тина отпила еще немного, погрозила ему бутылкой:

– Морозов, ты можешь врать сколько влезет, но я никогда не поверю в такое совпадение!

Он пожал плечами.

– Не верь. – Помолчал и добавил задумчиво: – Кстати, тебе не кажется, что для женщины, которая даже имя сменила, ты помнишь обо мне слишком много?

– Я ничего о тебе не помню, – тут же открестилась она.

– Ладно, – кивнул он.

И весь как будто оцепенел, только желваки катались туда-сюда. Тина глядела на него и не могла понять, почему он так нервничает. Если сам все подстроил, то радовался бы. А если все-таки стечение обстоятельств – невероятное, ненужное, – то ему-то что переживать?! Какая разница, что с ним рядом поедет женщина, которую много лет назад он предал? Или за эти годы он стал сентиментален и совестлив, не может смотреть в глаза униженному им человеку?

Впрочем, ее это не касается. И уж точно она с ним не поедет. Ни минуты здесь не останется! Лучше загнуться от ожидания в аэропорту!

Тут Тина покосилась в окно и поняла, что поезд давным-давно едет. Нормально поговорили! Интересно, он тоже не заметил, что состав тронулся?

Да нет, вовсе ей не интересно!

Подхватив свой шикарный кейс, Тина молча вышла из купе.

– Не дури, – понеслось вдогонку, – в крайнем случае, давай уйду я, ты же…

Дослушивать она не стала, но мысленно зааплодировала. Человеку непосвященному могло показаться, что Морозов – благородный рыцарь. Он умел произвести нужное впечатление.

Только она-то знает, чего стоит его показушное великодушие и честный взгляд.

Конечно, за эти годы она повзрослела и многому научилась давать оправдание, шла на компромиссы, неприемлемые в юности, стала терпимей, но по большому счету свое отношение к той давней подлости не изменила. Боль не может быть бесконечной, в этом Тина убедилась на собственной шкуре, раны кровоточили долго, но все же со временем затянулись, оставив грубые рубцы. Боли не стало, но кроме нее были еще отчаянное непонимание, гнев, разочарование, оторопелое «значит, он мне врал, врал всегда?!» Эти чувства тенью шли за ней, их невозможно было изменить, пересмотреть, подкорректировать. Но, перегорев, Тина старательно все проанализировала – чтобы в будущем не повторить ошибок, предугадать свою реакцию, заранее выстроить оборону. И поняла – возможно, даже любви никакой не было. Его ложь – вот что потрясло ее, девятнадцатилетнюю, и продолжало мучить еще очень долго. Его постоянная ложь изо дня в день на протяжении двух лет, которые она считала тогда самыми счастливыми в своей жизни.

Она думала, что знает его и любит его, именно любит, а не влюблена так, чтобы не замечать недостатков. Она не была готова к его подлости, он опрокинул ее на лопатки, и она, чтобы добить себя окончательно, сказала себе: «Значит, не знала и не любила – ошибалась!» Осмыслить это в девятнадцать лет, за несколько дней до предполагавшейся свадьбы, было невыносимо, потому и пришлось постигать эту истину постепенно, вливая в себя, будто микстуру.

Как так вышло?

То ли она была слепа, то ли он был слишком хорошим актером. Не мог же человек измениться так кардинально за пару часов, и, проводив обожаемую невесту в Москву, внезапно понять, что жениться не хочет, не может и не готов. Не мог же человек, за два года доказавший свою самостоятельность, неожиданно заявить: «Мои родители против женитьбы, так что извини, детка».