Малыш от генерального - Мария Сергеевна Коваленко Страница 28

– Я уже вам сказала, как решать личные проблемы! Меня они не касаются. Справляйтесь сами.

– Обязательно справлюсь. И в приемной, и в своём кабинете... В этом лифте я тоже с тобой справлюсь. В какой позе предпочитаешь?

– Уверена, вы сможете справиться и без меня. Какая-нибудь желающая помочь обязательно найдется.

Абашев оказался совсем близко. Прижался губами к моей щеке, и я почувствовала, как они растягиваются в улыбку.

– Хрен я где найду такую же горячую штучку.

Подушечкой большого пальца он погладил кожу на шее... то место, где оставил свою метку.

Всего один короткий, даже ласковый жест, а меня тряхнуло. Никакая уверенность в себе, никакая обида не спасли.

– Еще злишься, маленькая? – Чудовище мазнуло губами по виску. Так свободно, будто ему кто-то позволял и мы не в лифте, куда в любой момент могут войти другие работники.

– Я вас просила оставить меня в покое.

Слова пришлось выталкивать из себя по одному. На предложение не хватало вдоха.

– Значит, злишься... – Он отшатнулся, резко ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу. – Знаю один способ, как избавиться от злости.

Я нахмурилась.

– Можно отомстить! – подсказал он и повернул голову набок, подставляя шею. Как раз такое же место, где на мне красовался его засос.

– Давай. Сделай себе приятно.

– Что?

Колени все же предали меня. Ноги стали ватными, и, чтобы не упасть, пришлось схватиться за поручень.

– Обещаю не прятать ни от кого эту красоту и с гордостью носить твою метку.

Нет, он точно издевался! Мучил видом загорелой шеи. Говорил таким голосом, что мурашки толпой носились по коже. И обещал...

– Вы меня с кем-то спутали. – Ума не приложу, где я взяла силы на эти слова. – Я не собираюсь вас целовать. И тем более ставить засосы.

– А что собираешься, маленькая?

Карие глаза, словно гипнотизируя, тяжелым взглядом обожгли мои губы. На колючих щеках проступили желваки.

Я каждым нервным окончанием почувствовала сумасшедшее напряжение. Сейчас от нас искрило в разы сильнее, чем ночью. Не представляю, как бы я отбивалась. Не знаю, где бы брала силы противостоять нам обоим...

Но лифт неожиданно подал сигнал об остановке, спешащие с обеда работники заполнили кабинку, как спички коробок, и я успела выскочить наружу.

Одна. Без Абашева.

Наверное, с этим можно было себя поздравить, но от облегчения я чуть не съехала по стенке на пол.

Ни свежий воздух, ни вид из холла на город не спасали. Пульс шкалил. Между ног все тянуло, будто после качественной прелюдии. А к словам «монстр» и «сволочь» находились все новые и новые синонимы.

Не готовила меня жизнь к таким потрясениям на работе. Никто и никогда не приставал так нагло и не делал подобных неприличных предложений. Даже Роберт, который имел на это право.

Уровень испорченности Абашева с каждым днем пробивал все новое дно. Но, как ни странно, больше всего меня пугал не он.

Рядом с Маратом сильнее всех я боялась себя. От его слов и жестов во мне просыпалась какая-то совершенно незнакомая женщина. Она чувствовала острее, хотела сильнее и была гораздо свободнее. Искушение дать ей волю пугало до чертиков. Как справиться с самой собой, я еще понимала, а вот как бороться с ней... терялась в догадках.

Глава 17. Хождение по краю

Аглая.

Словно по запросу специально для замечтавшихся особ, вечером произошло возвращение с небес на землю. Возвращалась я под чутким руководством мамы. Для этого не пришлось ехать домой к родителям или приглашать их в квартиру Марата. Мама справилась удаленно, по телефону.

Минут пять я выслушивала монолог о том, какая я плохая дочь. Оказалось, что после прежнего нашего разговора она волновалась, переживала, что пойму ее неправильно или обижусь. От всех этих волнений у мамы поднималось и опускалось давление. Папе приходилось таскать туда-сюда аптечку. А я, неблагодарная и бессердечная, даже не позвонила.

В ответ так и хотелось рассказать, что за это время кто-то разгромил мою квартиру, наведался в отель, и теперь я вообще живу у босса. Вряд ли в категории бед это дотягивало до скачков давления, но продолжать агонию не было никакого желания.

Утомительная игра в обиду заканчивается быстрее, если играть в одни ворота. И я сыграла. Признала, что была не права, что дочь из меня так себе и как пример для будущего поколения ни на что не гожусь. Было несложно. Голос не дрогнул, и нос, как у известного мультяшного персонажа, не вырос.

Прием сработал безотказно. От удивления у мамы временно пропала речь. Я слышала в трубке лишь: «Э-э...» и «А-а...». А когда я дополнила, что чувствую себя хорошо и беременность проходит отлично, она сама свернула разговор. Напомнила лишь, что у воронежской тетки скоро день рождения, и пожелала спокойной ночи.

Это была не самая наша душевная беседа. Раньше после подобных я много часов чувствовала себя паршиво, а иногда даже срывалась – приезжала и просила прощения лично. Это были не поддающиеся никакому логическому объяснению акты мазохизма. Без понимания, за что извиняюсь и когда успела обидеть. 

От маминой фирменной заботы не лечило ни расстояние, ни время. Возраст тоже был бессилен. Но в этот раз, стоило убрать телефон, я почти тут же забыла, о чем только что говорила.

Будто потолок, стены и вся мебель в квартире Абашева были им самим, раскиснуть не получалось. Слезы отказывались течь из глаз. Совесть почему-то не мучила, а на душе вместо ядовитой жалости к себе царило волнение.

Чудовище обещало остаться на ночь в офисе, но я ждала. Он клялся не прикасаться ко мне, но я не верила. От волнения чуть не насыпала соль вместо сахара в чашку с чаем. Два раза накрасила и смыла тушь с ресниц. И для чего-то подперла дверь своей спальни стулом.