Любовь под прикрытием - Маргарита Ардо Страница 28

Полусонная, отравленная и испуганная до одури, я сидела на жёстком стуле и могла только слушать. Хотелось плакать, кричать громко, потребовать свободы и объяснений, но вдруг откуда-то из подсознания маминым голосом донеслось: «Если плохие люди вдруг заберут тебя, Фарушка, знай, что обязательно, слышишь, обязательно тебя найдут и спасут. Иначе быть не может. Поэтому даже если будет страшно, ты просто сиди и спокойно жди, когда хорошие дяди спасут тебя от плохих. А пока ждёшь, не кусайся и не дерись, старайся не плакать и злых дядей не злить еще сильнее. Просто жди».

Память услужливо показала совсем молодую маму, сидящую на корточках передо мной. Этот разговор она затеяла после того, как в детский садик за мной пришла чужая тётя и увела бы, пообещав торт из мороженого, который папа купил, если бы не мой друг Васька. Белобрысый мой товарищ заорал во всю глотку: «Караул! Караул! Сюда!! Наших воруют!!!»

Взрослая женщина испугалась его почему-то, выпустила мою ладошку и бросилась в кусты сирени. Прямо на каблуках. К нам набежали воспитательницы, нянечка и бородатый дворник Дрон Дроныч с метлой. Суетились. Васька кричал, как будто его завели, и завод никак не кончался. А я так толком ничего и не поняла. Торта мне не дали, но зато все расспрашивали об этой тёте,и я рассказывала с удовольствием, довольная вниманием и ажиотажем. Незнакомая тётя мне понравилась: красивая, как из телевизора.

А потом мы быстро переехали в Ярославль. И мама стала мне рассказывать про то, что с чужими дядями и тётями разговаривать нельзя, она даже сказала: «У нас с тобой и папой, Фарушка, будет пароль. Чтобы никто не догадался! Придумаешь?» И я сказала: «Барашек хочет каши». «Хорошо, – выдохнула мама, – запомни его на всю жизнь, ладно? Кто бы ни сказал тебе даже что-то срочное или важное, ты спрашивай пароль. Не скажут, значит, не верь и беги от этих дядь и тёть подальше».

Кстати, почему моего любимого плюшевого медведя звали Барашком, сказать не возможно. Придумалось так и всё. Видимо, женская логика уже в три года работала у меня на всю катушку. Многократно выстиранный и восстановленный умелой швеёй «Барашек» с голубой ленточкой на шее до сих пор живёт со мной. Так как больше меня похищать не пытались, пароль пригодился только для электронной почты и банковского счёта. «Барашек_хочет_каши123», набранный английским шрифтом, оказался непосильным для супер хакеров,и потому за всю жизнь меня никому взломать не удалось .

Сейчас, сидя со скованными наручниками руками на неудобном стуле посреди темноты и жары, я тщетно старалась не дрожать и повторяла себе: «Просто сиди, Люба,и жди. Ты ещё жива, а значит, можно будет договориться. Но пока просто жди. Раф тебя найдёт. Или папа. Или полиция…».

Щелчок, скрип дверных петель, стремительные шаги.

– Посмотрите, какой у нас есть для вас сюрприз, господин Соколофф, – сказал на ломанном английском раскатистый бас. И с моей головы сдёрнули мешок. Свет ослепил меня, всё расплылось жёлтыми и голубыми пятнами перед глазами. Моргая и стараясь свыкнуться с ворвавшимся беспощадно светом, я постепенно рассмотрела перед собой несколько фигур в светлых штанах и туниках, черные головы и экран ноутбука перед собой. А на нём…

– Папа? – выдохнула я.

Никогда не видела у него таких глаз. И военной формы. И кабинета.

– Люба, – хрипло сказал папа. – Ты цела? Ты в порядке?

– Да, я цела. Я ничего не пони… – договорить мне не удалось, кто-то зажал мне горячей лапищей рот.

– Если вы не выполните наших требований, с дочерью можете попрощаться! – пробасил на ужасном английском громила за моей спиной. – У вас два дня.

Крышку ноутбука захлопнули.

Стул, на котором я сидела, развернули одной рукой, и я встретилась с двумя чёрными южными глазами в прорезях балаклавы.

– Английский говорить?

– Да, – шепнула я, прижимаясь к спинке стула.

– Вести себя хорошо, жить. Вести себя плохо, кричать, много говорить, руки-ноги отрежем. И язык.

– Я буду вести себя хорошо! Очень! – воскликнула я с готовностью. – Могу даже полы помыть!

Южноглазый усмехнулся и кивнул за мою спину. Наручники расцепили. Я растёрла затёкшие кисти и осторожно оглянулась. Двое рослых мужчин с явно военной выправкой оценивающе посмотрели на меня. Один сказал что-то на неизвестном языке. Второй ответил. Они гадко засмеялись.

Я поняла, что сижу без обуви,и юбка слишком неприглядно открывает колени. Поторопилась натянуть подол, прикрыть трясущимися руками расстегнутый ворот блузки. Α где моя шубка и сапоги? Лучше молчать. Пока цела.

– Вода, – показал пренебрежительно на бутылку на низком столике южноглазый. Потом выдал распоряжения сообщникам,и те вышли. – Мы следить за тобой. Вести себя хорошо.

Я активно закивала. Главгад покинул помещение, и дверь захлопнулась . Что-то проскрежетало. Засов?

Ком подкатил к горлу. Голова кружилась. Но я встала. Комната была небольшой и полутёмной. Покрытые извёсткой стены. Не кровать, а узкая кушетка. На полу вытертый до дыр узорчатый рыжеватый ковёр. Приземистый столик, старый стул и окно, закрытое жалюзи, сквозь щели которых пробивался жёлтый свет. В углу ведро. Где я? И с кем?

Лучше молчать, – повторил мой внутренний голос.

Одно было ясно, товарищи в балаклавах были способны напугать моего папу. А испуганным я его никогда не видела. Ни разу!

Я на цыпочках приблизилась к окну. Дверь мгновенно распахнулась. Южноглазый напомнил:

– Мы тебя видеть!

– Да-да. Εсли нельзя подходить, я не подойду. – Отскочила я от окна, отмечая про себя, что акцент у него казался фальшивым. Наши мальчишки в школьном спектакле нечто похожее на английском изображали.

– Нельзя, – прорычал тюремщик и как бы ненароком достал длинный нож.

Между моими лопатками потекли струйки ледяного пота. И я развела руками, как бы сдаваясь, а затем бочком-бочком вернулась к стулу.

– Всё-всё, я хорошо себя веду.

Дверь за главгадом снова закрылась.

Единственное, что я успела заметить, – это высокий каменный забор и пустынная полоска двора, залитая солнцем. Ни одного дерева, ни кусочка земли, ни травы, ни снега. В голове всплыла картинка из книги про Ходжу Насреддина. И