Двойная тайна от мужа сестры - Яна Невинная Страница 28

этом знать дед, если свидетелями нашей страсти с Давидом были только мы двое? Или всё же нет? Твои старания, дедушка, оказались ненужными, Давид уже узнал об отцовстве и явно сам объявит обо всем, чтобы забрать эти чертовы акции, будь они неладны. Кто-то вообще думает о том, что должны испытывать маленькие мальчики, оказавшись в эпицентре бури? Кто им будет объяснять, что происходит?! Кто?

«Но я верю, что ты поступишь правильно. Ты всегда заботилась больше о других, чем о себе, поэтому ты всё расскажешь Давиду. Конечно же, я знал, что это он отец твоих детей. Не спрашивай меня откуда. Я знаю слишком много, порой мне хотелось потерять память, чтобы не знать некоторых вещей, которые разбили мне сердце.

Не хотел я, чтобы ты стала свидетельницей преступления нашей семьи… Не хотел…»

Боже, неужели он всё это время знал и ничего не сделал?! Снова вбираю кислород легкими и поджимаю губы, но, как ни стараюсь, одна слезинка падает на бумагу, расплываясь влажным пятном.

«Мой сын, мой наследник не оправдал моих ожиданий. …Ради денег и единовластия он пошел на самое страшное. На самый страшный смертный грех. Даже сейчас у меня дрожат руки, когда я пишу эти строки. Мне пришлось сделать паузу, прости старика. Ева, как же я надеялся, что ошибся, что …случился несчастный случай. …результаты посмертной экспертизы показали удушение. И даже тогда я надеялся на ошибку. Ты сама мать, Ева, и прекрасно знаешь, как сложно поверить, что твои дети могут оказаться плохими людьми…»

Мать… Я ведь тоже мать… Всё правильно, дед. Но до сих пор в голове не укладывается, что можно вот так просто закрыть глаза на чужое кощунственное преступление. Да еще и такое. Я всю жизнь так надеялась, что то, что я видела тем страшным вечером, плод моего воображения…

Но сейчас мои надежды разбиты в пух и прах. И что делать мне с этой правдой? Как смотреть остальным членам семьи в глаза? Как взглянуть на отца без злости и омерзения? Не бояться оставлять с ним детей? Как делать вид перед Давидом, что ты ничего не скрываешь от него? Не знаю…

«Я не знаю, как нужно было поступить правильно, но я сделал то, что сделал. Я скрыл преступление, помог своему сыну, но эта страшная трагедия изменила всех нас. …Мне ничего не оставалось делать, кроме как поддерживать и дальше злодеяния сына. Бог наказал меня, покарав страшной неизлечимой болезнью…»

На этих словах я не выдерживаю и складываю письмо пополам. Откидываю голову на спинку сиденья и прикрываю глаза. Злой ли это рок? Или судьба? Можно ли было что-то изменить? Мне больше не нужно видеть перед собой строки, они намертво впечатались в сетчатку.

«Я намеренно не лечился, чтобы не давать себе никаких шансов и с достоинством принять кару свыше. Видит Бог, я ее заслужил. И всё равно я был не в силах вытащить страшные тайны прошлого на свет. Ева, я доверяю их тебе. Я знаю, девочка, что ты видела преступление своего отца. Но ты была настолько мала, что я смог убедить тебя, что всё это нарисовало воображение. Теперь я говорю тебе правду… Ева, я верю, что ты всё сделаешь правильно, отрубишь все гнилые сучья, и древо нашей семьи станет здоровым. Больше не доверяю никому».

Кладу письмо в сумку и задаюсь этим же вопросом. А можно ли доверять мне?

— Мам, мы куда? — вдруг подает голос любопытный Том, поднимая голову от экрана и разбавляя мою хандру и печаль своей непосредственностью.

— Куда? — спрашиваю скорее у себя, а затем принимаю волевое решение: — В кафе, хотите же есть?

— Да! — хором ликуют дети.

Я же выдавливаю из себя улыбку. Нет уж, Давид, сам разбирайся со своей женой и объясняй ей, почему всё вышло вот так. Я же, вопреки твоему приказу, оттяну момент приезда как можно дальше. И проведу время со своими близнецами.

Глава 16

Давид

— Как это не нужно распродавать активы? — поражаются сотрудники, которым в экстренном порядке было велено заняться этими процессами.

— Необходимость в этом отпала. По завещанию покойного акции отходят к наследникам двух семей, а они есть в наличии, — озвучиваю скупые слова и сам же внутренне морщусь от того, насколько слабо эта короткая фраза отражает тот диапазон эмоций, который я испытываю.

— Можно поздравить вашу супругу? — неуверенно спрашивает один из начальников отделов, с сомнением хмурясь. Собравшиеся переглядываются между собой. Видимо, пытаются собрать воедино разрозненные факты: детей, разгромивших половину офиса, двух сестер, устроивших скандал в моем кабинете…

— При чем тут она? — первое, что вырывается изо рта.

Резко, непроизвольно. Чисто на автомате, настолько моя сущность отвергает сам факт того, что Милана может быть матерью моего ребенка.

Подчиненные тушуются, не смея больше расспрашивать, и тогда я отпускаю их, давая себе минутную передышку. Знаю, что офис будет бурлить сплетнями. Но мне откровенно плевать на то, что станут говорить за спиной. Они всё равно не знают правды. Впрочем, я не уверен, что и сам знаю досконально, что скрывают от меня чертовы сестры Стоцкие. Ни одна не вызывает доверия.

А потом встаю и направляюсь в свой кабинет, понимая неизбежность разговора с Миланой.

Жена сидит в кресле в моем кабинете, так и не сдвинулась с места, как я ее здесь оставил. Ее голова понуро опущена вниз, руки сложены на коленях. Практически поза эмбриона, что еще больше вызывает во мне раздражение. Если она хочет меня разжалобить, не выйдет.

— А теперь, дорогая, поговорим, — ядовито, но холодно произношу.

При звуке моего голоса она вскидывает голову, демонстрируя заплаканное лицо. Шмыгает носом и стискивает ладони в кулаки, вглядывается в мое лицо, но не находит там того, что искала. Жалости? Сожаления? На что надеялась?

— Может, сначала ты объяснишь, когда спутался с моей сестрой? — шипит злобно, отбрасывая волосы за спину.

Упираюсь руками в стол, наклоняясь близко к лицу жены. Изучаю ее стеклянные от слез глаза, искусанные губы. Не вызывает ничего, кроме омерзения, будто змею перед собой вижу, которая бросится и укусит.

— Это было до заключения брака, — холодно отвечаю. — Не знал, что вы родственницы. Так что тему не переводи, родила ты в браке, так что рассказывай, Милана! Нельзя заявить о подобном, а потом отделываться отговорками.

— В начале… — сглатывает, глазки у нее бегают. — Брака… ты ведь сам…

— Что я сам? — переспрашиваю уже раздраженно, сверля ее взглядом.

— Сказал, что дети — обуза, и… — Затем вскидывает