Маруся и близнецы (СИ) - Хаан Ашира Страница 28

35

Когда-нибудь, когда Никита и Макар станут взрослыми, опытными и слегка циничными мужчинами, они научатся трезво мыслить, даже когда перед ними стоит обнаженная женщина, на которую стоит так, что мутнеет в голове.

Они обязательно научатся отказывать даже самой любимой женщине, когда ее просьба идет вразрез с тем, что они считают правильным. Обретут то особое мужское свойство, которое заставляет упираться до конца, даже когда ясно, что они не правы.

Когда-нибудь.

Но пока им двадцать.

И перед ними стоит, вся облитая солнечной карамелью, тоненькая, нежная, дерзкая, невыносимая сводная сестрица. Ее маленькая острая грудь с темно-розовыми крупными сосками вызывающе торчит вперед, светлые локоны разметались по плечам, в голубых глазах пляшут молнии. Она очень, очень грозная — и оттого еще неистовей хочется сграбастать ее в объятия, стиснуть до хруста костей, ворваться, натянуть, наполнить ее собой. Выгнуть в невероятную позу, вывернуть, скрутить — довести до дрожи, до криков, до бессилия.

Хочется так, что сжимаются зубы и напрягаются мышцы.

Поэтому Макару с Никитой абсолютно наплевать на какого-то там тракториста, о котором Маруся велит им забыть. Кто? Какой Жора? Какой трактор? Внешний мир больше не существует — но присутствие во внутреннем этой тоненькой, белокурой и бешено желанной компенсирует все на свете.

Они снова одновременно, не переглядываясь, расстегивают шорты и тянут их вниз, сбрасывают футболки и остаются перед Марусей абсолютно голыми — как древние олимпийцы, абсолютно не смущаясь своей наготы, даже несколько гордясь ею. В отличие от древних олимпийцев — гордясь еще и налитыми членами, покачивающимися в боевой готовности.

— Эй! — говорит Маруся, выставляя ладони вперед — то ли в защитном жесте, то ли наоборот — готовясь сжать упругие стволы, нацеленные на нее. — Сначала аптечку!

— Сначала — в душ! — веско возражает Макар. — Смыть пыль и песок, госпожа докторша.

Тот самый душ — летний, под сенью кустов сирени. С нагретой солнцем водой, с шелестом листвы, свистом птиц, теплым ветерком, касающимся влажных обнаженных тел.

За ними некому подглядывать, некому вздрагивать и замирать от пронзительной нежности, с которой близнецы касаются тела Маруси. Большие грубые ладони, привыкшие и к просоленным корабельным канатам, и к плохо отесанным древкам лопат и топоров, и к шершавой коре деревьев, медленно скользят по молочно-белой коже, не отрываясь, размазывая мыльную пену везде-везде. По впалому животу, по упругой попе, по груди, дразня шершавыми подушечками пальцев чувствительные соски. По тонкой шее и ключицам, по рукам, заставляя задрать их вверх и покружиться, по коленям — опускаясь на пол и благоговейно глядя на Марусю снизу вверх.

И там, где кожа нежнее всего.

И там, где пена уже не нужна — только прозрачная теплая вода и пальцы, перебирающие каждую складочку, тщательно их промывая.

И немного внутри — чтобы она ахнула и едва устояла на ногах.

А потом и не устояла — опустилась на корточки, ладонями сжала горячие члены, маячащие прямо перед лицом и потянулась, чтобы лизнуть. Каждый — по одному разу.

По очереди обнимая губами. По очереди дразня кончиком язычка уздечку. По очереди облизывая сверху вниз, а потом снизу вверх — до подобравшихся яиц, которые тоже брала в рот осторожно, нежно, по одному, но все четыре.

Вода лилась на нее сверху и под этим теплым дождем она то сдвигала налившиеся головки вместе, чтобы попытаться уместить их во рту одновременно, то разводила в стороны и, пока одну сосала и облизывала, другой рукой накрывала вторую.

Сначала Макар с Никитой только тяжело дышали — один упирался ладонями в стенки душа, другой зарылся пальцами во влажные кудри Маруси.

Никита лишь выдохнул:

— Ссссссууууука… — когда она попыталась взять член до конца, и у нее почти получилось, но потом подавилась, закашлялась и подняла на него наполненные слезами глаза.

Но позже осмелели — в основном, Макар, который сначала непроизвольно сжимал в кулаке ее волосы и пытался управлять наклоном головы, а потом начал подсказывать:

— Сожми губы чуть сильнее.

— Зубы! Осторожнее!

— Быстрее.

— Давай рукой.

Никита присоединился в конце — хрипло простонал:

— Еще! Быстрее! — и отстранив ее, скомандовал: — Высунь язык!

Он собрал ее влажные волосы в хвост, потянул назад, заставляя запрокинуть голову и всего пару раз провел кулаком по члену, прежде чем тот взорвался горячими белесыми струями, выстрелившими прямо в открытый рот Маруси.

— А я хочу на грудь, — Макар подвинул его в сторону, когда последние капли упали на розовые губы и были слизаны быстрым язычком.

Он не выдержал и трех секунд ожидающего взгляда голубых глаз, заливая ключицы и грудь Маруси спермой, которую она размазывала ее по себе растопыренными пальцами. Одна капля повисла на соске и была снята указательным пальчиком, а тот — облизан с таким невинным видом, что оба брата застонали в унисон.

Марусю пришлось мыть еще разок. Целуя наперебой и намурлыкивая какие-то бессвязные милые пошлости, от которых она хихикала и вертелась под их руками.

— Ну что, теперь играть в доктора! — заявил Макар, закрывая кран и набрасывая на Марусю огромное пушистое полотенце, укрывшее ее до самых пяток.

— А вы осилите еще и доктора? — поддела она, встряхивая влажными волосами.

— Вообще-то я имел в виду, что надо бы обработать наши боевые раны, — заметил он. — Но я смотрю, кто-то вошел во вкус…

36

— Ты знаешь, что ты самая охрененная Маруська на свете? — спросил Макар, глядя на нее снизу вверх сияющими глазами.

Он сидел на шезлонге, она стояла над ним — уже одетая в коротенький топик и шорты, волосы собраны в высокий хвост. Ссадина у него на скуле была неглубокой, хватило промыть антисептиком и налепить пластыри, стягивающие кожу, чтобы не осталось шрама. А то неудобно — близнецов станет слишком легко отличать друг от друга неподготовленным зрителям.

— Мне надо узнать, сколько точно Марусек в мире, чтобы понять насколько это комплимент, — отмахнулась она, деловито осматривая Макара на предмет незамеченных повреждений. Сбитые костяшки уже затянулись свежей кожицей, и их было решено не трогать. Пусть заживают, только крепче будут кулаки.

— И самая лучшая сводная сестра, — заявил Макар, подтягивая ее к себе за пояс и впиваясь губами в гладкую кожу на животе. Ладони его подхватили ягодицы, сжали их, наслаждаясь упругостью, и чуть-чуть развели, чтобы почувствовать горячее между ними.

— Ну вот это вообще несложно, я твоя единственная сводная сестра, — фыркнула она и толкнула его ладонями в грудь, опрокидывая на спину и переходя к Никите.

Тот лежал, вальяжно развалившись в шезлонге, ленивым взглядом из-под ресниц глядя, как Маруся устраивается на коленях рядом, чтобы было удобнее подобраться к раненой ноге.

— Всегда мечтал, чтобы у моих ног сидели прекрасные обнаженные женщины, — прокомментировал он.

Ловким подкатом к Жоре прямо по гравийной дороге, Никита содрал изрядный кусок кожи. Но, к счастью, очень поверхностно — и душ уже сделал половину работы за Марусю. Ей осталось только еще разок пройтись антисептиком и смазать все заживляющей мазью.

— И причиняли тебе боль, — фыркнула Маруся, когда он зашипел и выматерился сквозь зубы от попавшего на рану спирта.

— У всего есть своя цена, — философски отозвался он.

— Мои услуги стоят очень дорого.

— Я знаю. — Никита проследил, как она нанесла последние капли мази и вытерла руки салфеткой, наклонился и поцеловал ее пальцы, а потом губы. — И могу себе позволить.