Вера Колочкова - Спасение утопающих Страница 28

– Натка, ты Макарку не корми пока, я только-только ему молока давала, которое ты с утра сцедила! Вот искупаем, тогда уж! – скомандовала баба Зина, забирая ребенка из Наташиных рук. – Пойдемте, девки! В самый раз пришли…

По узенькой тропиночке, выложенной тем же самым красным кирпичом, они через огород гуськом прошли в баньку, притулившуюся на самом краю маленькой усадьбы.

– Так, девки, в парилку только голытки заходите! – отдавала четкие указания баба Зина, разворачивая Макарку в предбаннике.

– Это как, голыми, что ли? – опешила Даша.

– Да нет, зачем голыми? – досадно бросила в ее сторону баба Зина. – Говорю же – голытки!

– Босиком, значит… – тихо пояснила Наташа, раздеваясь. – С голыми ногами…

– А-а-а… – понятливо протянула Даша, следуя ее примеру и торопливо стаскивая колготки.

– Данька, и становину тоже сымай! Промочишь! Как потом домой пойдешь?

– А это что – становина? У меня нету никакой становины… – снова растерялась Даша, разведя руки в стороны.

– Да рубашку, рубашку снимай! – засмеялась тихо Наташа. – Становина – это значит рубашка! От слова «стан». Что надето на женском стане, то и есть становина, значит! У нас бабушка, когда волнуется, только таким вот фольклором и умеет выражаться!

– А-а-а… – снова уважительно протянула Даша, расстегивая пуговки рубашки. – Теперь понятно! Становина – от слова «стан»… А голытки тогда от какого слова? Лытки, что ли? Голытки – значит голые лытки, да?

– Да ну тебя, Дашка! Не смеши… – присела охнувшая от накатившего некстати смеха Наташа. – Делай лучше, что говорят! Пошли уже…

Взяв в руки завернутого в мягкую пеленку Макарку, они осторожно вошли в парилку, где баба Зина, подоткнув по-молодому за пояс длинную юбку, орудовала над блестящей цинком ванночкой, наливая в нее ковшиками воду. Потом опустила туда локоть, задумалась на секунду.

– Нормальная вроде… – произнесла она деловито и приняла из Наташиных рук голенького уже Макарку. – Ну, девки, с богом…

Опущенный в воду Макарка вдруг зашевелился энергично, забил резво ручками и ножками и стал даже издавать какие-то звуки – радостные, наверное. Баба Зина, уверенно и со знанием дела поддерживая его вертящуюся головку, скомандовала вдруг через плечо:

– Данька, разуполь воду! Быстрее!

– Что? – остолбенела от очередного испуга Даша. – Я не поняла, что надо сделать?

– Да воду разбавь чуть-чуть холодненькой! – пояснила ей торопливо Наташа, поливая на крутящееся тельце ребенка воду пригоршнями, – вон, ковшик в ведре, видишь?

– А-а-а… Понятно… – кинулась в угол к ведру Даша. – Сейчас, сейчас, разуполю…

– Да не шибко! Чуть-чуть налей! Да на стеночку, на стеночку, и потихоньку… – руководила процессом баба Зина, с улыбкой наблюдая за правнуком. – Ишь, ишь, как ему нравится! Как хорошо палькается наш Макарка-то…

Даша не стала уточнять конечно же значения слова «палькается». Ей вообще немножко стыдно было за свою в этом деле неграмотность. Но вид «палькающегося» в теплой, ею самой «разуполенной» водичке Макарки до такой степени вызывал умиление и даже восторг, что вдруг пресеклось что-то у нее в горле и прошло волной по всему беременному организму. Совсем непонятное было это самое «что-то». Такое теплое и нежное, такое большое и где-то даже очень взрослое и ответственное. И еще – очень счастливое и радостное. Вдруг представилось ей, что и она стоит вот так над барахтающимся в ванночке младенцем и так же, как Наташа сейчас, ласково что-то приговаривая, льет воду ему на розовое выпуклое брюшко. И головку точно так же рукой придерживает. И светится вся так же. Только рядом с ней никого нету. Ни мамы, ни бабушки. Только она и ее ребенок. Она даже вздрогнула от такого видения и быстро поморгала, пытаясь прогнать его побыстрее. Может, и права была Екатерина Тимофеевна, предупреждая о том, что нельзя ей во всем этом участвовать… И в самом деле – вдруг материнский инстинкт в ней взбунтуется и начнет мучить женской совестью? А может, он уже таким образом и проснулся? И что тогда? Нет-нет, она даже и слушать не будет, как они над Макаркой воркуют… И смотреть не будет… Сядет в уголочке и посидит тихонько. Главное сейчас – не заплакать. А то ведь надо будет объяснять как-то Наташе да бабе Зине причину своих слез. Что она им скажет? Правду? Что приехала сюда затем, чтоб отдать своего ребенка неизвестно кому? Нет-нет, только не это…

А баба Зина с Наташей делали между тем свое обычное дело, сияли умильными лицами над бьющими по воде ручками и ножками, смешно уворачиваясь от летящих в них брызг. Молодая да старая – они хорошо знали, чем сейчас занимаются. И не надо было им вдруг да неожиданно ощущать в себе это самое «что-то» – большое да светлое. Чего его ощущать, если оно с рождения в них заложено? И никуда вовсе прятаться не собиралось, сколько его ни пугай страхами перед жестокой да бедной жизнью? Что ж, и так бывает. Это уж кому как повезет, простите. Не у всякой женщины это самое «что-то» и к солидному возрасту соизволит взять да проснуться. У некоторых, говорят, и вообще всю жизнь спит, скрываясь за твердолобой и не знающей сомнений человеческой разумностью. Да и то – не всем же так везет на жизненные потрясения, как питерской девушке Даше Кравцовой, заброшенной волею матери в захудалый серенький городок с красивым названием Синегорск? Вот потрясет ее еще маленько, и это «что-то» уже заговорит в ней неотвратимо в полный голос…

Вскоре выкупанного и проголодавшегося Макарку, завернутого в теплое одеяльце, Наташа унесла в дом кормить и укладывать, а Даша с бабой Зиной принялись наводить в бане порядок. Кинув невзначай быстрый взгляд на свою резвую помощницу, баба Зина вдруг застыла в изумлении, потом тихо спросила:

– Слушай-ка, Данечка… А все ли с тобой в порядке, милая девушка?

– В каком смысле, баб Зин? – повернулась к ней Даша.

– В каком, в каком… Гляжу, пузко-то у тебя вон выпирает…

– А что, заметно уже, да? – дерзко блеснула в нее глазами Даша. – Я ведь беременная, баб Зин…

– Ой, ёченьки… – всплеснула пухлыми голыми руками старушка. – Да вы что, девки, с ума посходили обе? Неужель не терпится вам, ей-богу? Без мужика, без образования…

– Ну почему без образования? Образование мы как раз получим!

– Ой, ёченьки… – снова проговорила грустно баба Зина и тут же кинулась отнимать у Даши тяжелое ведро с водой, прикрикнув сердито: – А чего тогда за тяжесть хватаешься, кулёма? Ты знай теперь свое положение, оберегай себя! Хватается она тут, видишь ли… Девка-семиделка нашлась…

– Ладно, не буду, – легко засмеялась Даша. – Теперь буду только тем и заниматься, что себя оберегать! Баб Зин, а спросить можно?