Дамский соблазн (СИ) - Цибулина Маира Страница 29

— Страшно?! — воскликнула Оля, удивлена такой спокойной реакцией собственного отца. — Да там погибла молодая девушка, моя ровесница, папа! А ты говоришь «страшно»?! Там девочка Зоинька осталась без матери и с изуродованным лицом и с изувеченной душой, и с разбитым сердцем. А ты говоришь «плохо»?! Зоинька даже плакать не может, когда об этом у нее спрашивают. Она ведет себя, будто это не с ней произошла эта страшная трагедия. А ты — «плохо»!

— Олечка, ты исказила мои слова, — стал оправдываться Павел. — Выхватила из контекста. Неправильно меня поняла.

— Все я правильно поняла — все вы, мужики, — черствые и бессердечные! — воскликнув эти слова, она вырвалась Павла и побежала наверх, в свою бывшую комнату, где она жила, пока не покинула родительский дом.

Павел последовал за дочкой. Перепрыгивая через три ступеньки, он мигом уже был в комнате дочери. Девушка сидела на кровати и плакала. Он сел рядом с ней.

— Девочка моя, расскажи своему папе, что тебя так беспокоит, — попросил он ее, обняв за плечи. Она не оттолкнула его. Это было хорошим знаком для него. Поэтому он продолжил выпытывать у нее:

— Ты всегда так делала, пока не покинула дом. Вспомни, как маленькой ты меня обнимала своими маленькими ручонками, прижималась ко мне всем телом, будто только вот этими объятиями я мог развеять все твои страхи и беды.

— И тебе действительно удавалось это сделать, — сказала тихо Оля, прислонившись еще ближе к отцу.

— Ну, что произошло с моей Заинькой? — стал ворковать Павел с дочкой. — Чего она проливает горькие слезы?

Когда папа назвал ее «Заинька», Оля сразу вспомнила, что так нежно называет Коля свою дочь. Это заставило снова ее разрыдаться.

— Папочка, как я могла об этом забыть? — корила себя Оля, рыдая горькими крокодильими слезами, обвиняя себя за то, что забыла о трагедии, которая произошла с девочкой в тот день, когда ей об этом сообщила бабушка Горского. — Я так долго дулась на то, что он меня оскорбил, что с тем всем забыла о самом главном — помочь девочке. Как я могла, папа? Я такой бессердечный человек!

— Ну, что ты доченька! — утешал Павел плачущую дочь, прижимая к себе. — Твое сердце очень хорошее и искреннее.

— Нет, я эгоистка. Меня так захватили собственные обиды, что я совсем обо все остальном забыла. Что со мной такое происходит, папочка? Я в последнее время что-то очень часто стала о самом главном забывать. А ведь Зоинька не может ждать. Ей нужна операция. Срочная, а то она так и останется с обожженным лицом.

— Оленька, девочке обязательно сделают операцию. Я тебе обещаю. Я об этом позабочусь. Не волнуйся ты так, милая моя. Вытри слезы со своего личика, — он стал вытирать пальцами мокрые капли с ее лица.

— Сегодня! Надо уже сегодня, прямо сейчас поехать в клинику! Договориться об операции. Но в какую? Куда надо обращаться? Я абсолютно ничего об этом не знаю, папочка.

— Не волнуйся, Олечка, я обо всем договорюсь. Все сам устрою. У меня есть везде связи.

— А деньги… много надо будет денег… Потому что Коля еще до сих пор не накопил нужную сумму. Господи, какие мы, украинцы, все-таки черствые! И я в том же числе! Ведь такой маленькой зайке можно было бы насобирать денег уже через неделю, например, в Англии, Франции… Даже в той же России люди бы откликнулись на такое горе сразу же! А здесь уже более полугода прошло со времени, когда произошла трагедия. Девочка потеряла маму, родной дом, получила страшную травму, а людям этого оказывается мало!

— Олечка, не расстраивайся ты так, — просил Павел, который от горьких слез и боли дочери уже сам готов был расплакаться каждую секунду.

Еще после того, как Оля вспомнила, что девочка потеряла маму при пожаре и осталась сиротой, Павел сразу вспомнил тот день, когда Бог забрал его жену при родах, оставив его только что родившеюся дочь, Олечку, полу сиротой. Она так и не увидела свою маму ни разу. Ни разу она не почувствовала материнского тепла, материнской улыбки и материнской любви.

— Пап, ты плачешь? — спросила удивленно Оля, когда посмотрела на отца, который стремясь скрыть собственную слабость, стал вытирать собственные слезы, которые скатились против его воли.

— А у кого ты, думаешь, такой плаксой уродилась? — перевел Павел все в шутку, чтобы рассмешить дочь и себя заодно.

39

— Папочка, эти дяди и тети в белых халатах сделают меня красивой? — спрашивала испуганными глазами девочка, лежа на больничной койке.

— Да, моя ласточка! — подбадривал Коля свою маленькую дочь. — Ты только будь смелой, хорошо, мое солнышко?

— Хорошо, — смело отвечала Зоя.

— Ничего не бойся, маленькая, — шептал Коля дочери у самого ее уха, сжимая ее маленькие ручки. — Ты сейчас уснешь, а проснешься уже здоровой, и твои шрамы исчезнут с твоего хорошенького личика и маленьких ручек, как страшный сон.

— Уважаемый папа, пора, — сообщила Коле медсестра, протянутой рукой указывая ему, что время ему покинуть палату. — Операцию назначено ровно на десять. Хирург, который будет оперировать вашу дочь — очень занятой человек. У него все расписано по часам.

— Иду, — ответил Коля спокойным тоном, хотя на самом деле ему хотелось сказать немного об этих так называемых расписанных часах врача, однако сдержал себя. «А если хирург не впишется в отведенное ему по графику время, — бушевал он от возмущения и гнева молча, — то он что оставит мою Зоиньку истекать кровью на операционном столе? Может, передаст скальпель медсестре, чтобы та продолжила операцию вместо него?»

Горский понимал, что врачи действительно очень занятые люди и у них все расписано по часам, иногда даже по минутам, так как сам столько лет учился на медика, поэтому ему ничего злиться на слова медсестры, однако ему почему-то было так неприятно такое слышать о его дочери. Это же решалась ее жизни, а эта медсестра измерила ее дальнейшую судьбу в несколько часов. Так ему казалось.

Коля поцеловал Зою в щечки несколько раз, задержав свое внимание на страшном ожоге, который портил красивое лицо его дочери. Скоро он исчезнет, а вместо этого на ее лице засияет детская улыбка. Выходя, Горский обронил несколько скупых, мужских слез, которые скатились по его щекам. Он вдруг почувствовал, как его правая щека стала печь и болеть, будто он телепатически почувствовал то, что будет чувствовать его дочь после операции, когда будет отходить от наркоза. Он прикоснулся рукой к щеке, затаив дыхание.

В коридоре его ждала бабушка, которая ходила взад-вперед, не находя себе места от волнения. Увидев его, она тут же подошла к внуку.

— Она плакала? — спросила Лида Михайловна, заметив, что Коля плачет. Но тот, правда, как истинный мужчина, пытался спрятать свою слабость, пряча заплаканные глаза.

— Нет, она мужественно держалась, — ответил Горский бабушке, которая дрожащими пальцами вытерла мужские слезы со щек. — Не проронила ни одной слезинки и вообще не скулила и не ныла, что ей страшно и жутко.

— Она у нас смелая, вся в тебя.

— Нет, она такая же мужественная, как и Карина. Она ценой собственной жизни спасла жизнь нашей ласточки.

Такую трогательную беседу прервали слова медсестры, которая внезапно появилась возле них, однако они даже не заметили, как она подкралась внезапно к ним. Или они просто были такими озабоченными собственными чувствами, что не заметили приближения девушки.

— Вы Горский? — спросила она взволнованным голосом, от чего ее волнения сразу же передалось отцу и бабушке маленькой пациентки.

— Да, — кивнул Коля.

— Ваша кровь не подходит для переливания крови вашей дочери, — сообщила она. — Возможно, мать девочки сдаст свою кровь. Преимущественно…

— К сожалению это невозможно сделать, — сухо сказал Коля.

— Почему? — удивилась медсестра, сделав такое выражение лица, по которому он понял, что подумала девушка. — Она, что боится иглы?