Люби меня по-немецки - Агата Лель Страница 29

— Кто бы мог подумать, что ты правда умеешь танцевать танго. И довольно неплохо.

— Это один из моих скрытых талантов. Пусти ночью на свою половину кровати и покажу ещё один, — пряча ухмылку за серьёзным выражением, Курт чертит ногой полукруг и возвращается на исходную.

— Не дождёшься, — наклон. — Постелю тебе на дверном коврике.

— Если женщина соглашается станцевать с мужчиной танго, то по законам Аргентины она дала добро на жаркое сближение, — рука скользит по бедру. — Ты знала?

— Ну, с законом я не сильно дружна, это же твоя профессиональная прерогатива. Да, Олег? — специально делаю акцент на чужом имени и ощущаю, как его ладонь сжимает мою ягодицу. — Эй, этого движения в танго нет!

— Это его современная версия. Нарушать законы, так по полной программе.

Синхронно поворачиваем голову и, тяжело дыша, смотрим в глаза друг другу. Два кофейных озёра лучатся озорным блеском, кажется, его только заводит наш словесный пинг-понг колкостями. Признаться, он и меня заводит, но в этом я точно ему не признаюсь.

Курт перемещает ладони на мою поясницу и снова рывком прижимает к себе. Ох ты ж, матерь Божья! Он что, прячет в штанах початок кукурузы?

Музыка плавно завершается и, скрипя иголкой по пластинке, граммофон выдаёт новую мелодию, что-то из кантри шестидесятых, а мы продолжаем стоять по центру гостиной, беззастенчиво трогая друг друга глазами.

Его губы снова так непозволительно близко, а я выпила так много наливки…

— Эй, молодёжь, кто хочет отведать мой фирменной яблочной шарлотки? — нараспев тянет дядя Яша, таща перед собой противень с дымящимся пирогом. — Прошу прощения, — огибая нас идёт к столу, и только тогда я позволяю себе расцепить словно приклеенные к его телу руки.

— Вегетарианецы, надеюсь, едят шарлотку? — как ни в чём не бывало спрашивает Курт и, потирая руки, следует на зов аромата.

На ватных ногах плетусь по его пятам, понимая, что если сегодняшний вечер и не изменит мою жизнь, то точно внесёт в неё свои коррективы.

Съев кусок пирога, выпив ещё два бокала наливки и продув две партии в лото, понимаю, что уже хочу покинуть этот фонтанирующий праздник жизни и ретироваться наверх, в свою комнату. Я очень устала за сегодня, буквально выбилась из сил, даже больше морально, чем физически. Столько разнообразных эмоций всего для одного дня — это даже для меня перебор.

Весь вечер я ощущала на себе взгляд Курта, и эти его прикосновения во время танго… как бы я не хотела, никак не могла выбросить их из головы. Он касался меня так нежно, но в то же время властно, больше всего на свете я не хотела, чтобы этот танец заканчивался. Но он закончился, и теперь я сижу и прокручиваю всё в мельчайших деталях, с горечью осознавая, что никогда не думала так много об Олеге, и вообще никогда о нём ТАК не думала.

Точно, надо подняться наверх, принять ванну и просто выбросить из головы этот странный удивительный вечер.

— Простите, но я, пожалуй, вынуждена откланяться, — подавив зевок, кутаюсь плотнее в безразмерный свитер и поднимаюсь с дивана.

— Да, Ульяна права — пора на боковую. Мы, почти коренные англичане, очень чопорны в этом вопросе, отбой ровно в десять, а уже первый час, — поддерживает Курт и, поставив бокал с недопитым вином на стол, встаёт следом.

— Может, поиграешь ещё немного в лото? Да и вино не допито… — с надеждой пищу я, и встречаю суровый кофейный отпор:

— Ни в коем случае! Иначе мне придётся брать кредит — тётя Тамара настоящий профи. Признайтесь же, вы жульничали? — подмигивает тётушке, и та заливается звонким смехом, тем временем собирая во внушительную кучу монеты и смятые полтинники.

— Спокойной ночи, дорогая, — мама обнимает меня за плечи и тут же переключается на Курта, похлопывая того по спине. — Доброй ночи, Олег.

— Пока, пап, — бросаю отцу, дожидаясь ответной реакции, и он-таки цедит:

— Доброй ночи, Ульяна.

Специально ведь меня одну выделил!

Ощущаю на своей талии руку Ганса и вновь возвращаюсь воспоминаниями к нашему жгучему танцу. И тут меня осеняет: чёрт, мы же будем спать в одной комнате! На одной кровати! Там даже несчастной софы нет, чтобы его отселить. Конечно, можно включить Ульяну-скромницу и сказать всем, что до свадьбы мы спим раздельно, и такое даже бы прокатило. В восемнадцать. Но в тридцать… это глупо.

— Ульяна, — окликает мама, и я оборачиваюсь: сложив ладошки мама стоит у подножия лестницы и смотрит на нас таким взглядом, что меня окатывает волна ошеломляющей нежности. — Доброй ночи, — снова повторяет она, и я чувствую, что она волнуется не меньше моего.

Курт первый мужчина, которого я познакомила со своей семьёй. И вот мы поднимаемся вдвоём, чтобы закрыться в спальне. Всё, теперь она воочию видит, что её маленькая девочка выросла.

Я вижу, как он ей понравился, вижу, как она за меня счастлива, и ощущаю себя настоящей свиньёй, потому что вынуждена лгать самому родному для меня человеку.

И самой себе.

— Надеюсь, ты не храпишь? У меня очень чувствительный сон, — поднимаясь, выдыхает мне на ухо Райнхард, и я решаю быть стойким оловянным солдатиком до конца:

— Храплю, но ты этого не услышишь — у дверного коврика отличная шумоизоляция.

Он хмыкает и опускает пятерню на мою ягодицу. Кажется, если он чего-то захочет, его не остановит даже ядерный взрыв. Но я намерена доказать ему сегодня ночью, что Москва в два счёта уложит Мюнхен на лопатки. Русские так просто не сдаются.

Часть 21

Едва только переступаем с порог спальни, я сразу же вдруг теряюсь. Пыл поутих, даже действие наливки куда-то испарилось.

Бросаю взгляд на огромную кровать покрытую насыщенно-бордовым покрывалом, зачем-то опускаю глаза себе под ноги.

Дверного коврика нет.

— Где ты, говоришь, здесь ванная? — спрашивает Курт и не стесняясь бегло расстёгивает пуговицы рубашки. — Я лягу вот тут, у окна, ты не против? Ах, да, я пою в ду́ше. Пока не ушёл, можешь сделать заказ.