Кривое зеркало (СИ) - Ершова Алена Страница 29

- Меня туда посадят? – Вероника отшатнулась. Вдруг представилось, как она весь суд просидит за толстыми прутьями. По спине и рукам прокатилась волна липкого холода. А в тюрьме? Там как? Тоже такие клетки, а из всей мебели лишь скамейка? И если ее посадят, то придется пять лет вот так, словно зверь в зоопарке, на виду у всех сидеть?

- Нет нужды, со мной будете, – Мамонтов прошел к одному из столов.

Через несколько минут в зал вошел судья, все встали. Усадив присутствующих, проверив явку и зачитав права, председательствующий начал процесс. Вероника не понимала больше половины. Слушала с единственной целью не пропустить вопросы, относящиеся к ней.

Где-то минут через двадцать от начала заседания пригласили свидетеля. Того самого Владислава Нестерова, который нашел ребенка. Он коротко, емко и достаточно сухо рассказал о событиях той ночи, ответил на вопросы судьи и остался слушателем в зале.

Вероника смотрела на мужчину, которого хотела поблагодарить, но так и не решилась. Только и хватило смелости, как подойти к его супруге поговорить, а заодно на ребенка посмотреть. Думала, что-то екнет в груди, проснутся материнские чувства. Но нет, только облегчение от того, что это маленькое существо выжило и обрело любящую семью. Да еще сдавила боль по невозвратно утраченному. Теперь даже если она захочет семью, то детей родить не сможет. Вот тебе и принцип равного возмездия во всей своей первобытной красе.

После показаний свидетеля Мамонтов заявил ходатайство о прекращении уголовного дела в связи с деятельным раскаянием.

- Обвиняемая, вы поддерживаете ходатайство вашего защитника?

Девушка поднялась. Они с адвокатом, когда готовились к процессу и обсуждали линию поведения, написали несколько речей для последнего слова и поддержки ходатайства. Вероника взяла нужные бумаги и начала читать:

- Да, прошу принять его и удовлетворить. В свое оправдание могу сказать: я поняла, что совершила чудовищный поступок. И если бы не молодой человек, спасший ребенка, то стала бы у... убийцей, - она запнулась, втянула в себя воздух, силясь не расплакаться, слезы застилали глаза, мешая видеть текст. Ненужные листки полетели на стол. Вероника вдохнула побольше воздуха. Вдруг стало важно, чтобы её, если не оправдали, то хотя бы услышали:

- Понимаете, я не смогла... Я не ощущала, что это мой ребенок, что я буду нужна ему. С самого начала это воспринималось как что-то чужеродное, не моё. Как какое-то наказание, чтобы разрушить мою жизнь. В книгах пишут, что материнская любовь появляется у женщин сразу на уровне инстинкта, и каждый вечер я лежала и искала вот это вот... Эту искру. И не находила ее. Даже животные оберегают своё потомство. А я, получается, хуже, я - чудовище. А раз так, то мне нельзя... Нельзя, понимаете?!

Судорожный всхлип таки вырвался из горла. Вероника шмыгнула носом и утерла его рукой. Адвокат молча протянул бумажный платок, и она, как могла аккуратнее, высморкалась. В зале было тихо. Вероника зажмурилась, чтобы не видеть чужие взгляды, и торопливо продолжила:

- Моя жизнь, учеба - все под откос. И всё из-за ребенка. Разве это справедливо?! Разве только я виновата? Мы предохранялись, но получилось вот так... И что?! Где-то есть еще и отец этого ребенка, живущий своей спокойной жизнью. Только он-то счастлив в своем неведении, а я... Все камни на меня! Никто не знает, как это! Я честно искала, как быть дальше, я старалась, но ничего не придумывалось. А потом начались роды, и... И всё.

- Почему вы не встали на учет и не обратились за медицинской помощью?

Вероника проглотила текшие по горлу слезы и вытерла рукой нос. Адвокат протянул ей бумажный платок, девушка кивнула, высморкалась, глухо извинилась и дважды рвано, вобрав в себя воздух, ответила:

- Сначала испугалась, что родители узнают, потом, когда пошли частые схватки, не выдержала и решила позвонить в приёмный покой, но у меня сел и отключился телефон. Пока искала зарядку, ставила, ждала, что включится, искала номер в сети, стало так плохо, что не до звонков было. Мне кажется, я пару раз сознание теряла.

- В скорую почему не позвонили?

- 03 звонила несколько раз, но телефон все время сбрасывался.

- Понятно, почему после родов не отнесли ребенка в больницу?

- Не знаю, смутно помню, о чем тогда думала. Он плакать начал, я испугалась, не хотела, чтобы он шумел в квартире. Замотала в простыню, надела халат, тапочки, накинула куртку и пошла на улицу. Хотела отнести куда-то. Пока шла, он плакать перестал, я испугалась, что он умер, и положила его в контейнер, на мусорные пакеты. Мне тогда показалось неправильным его на дороге оставлять, а так какой-никакой гробик. Я сейчас слышу себя и понимаю, как бредово это звучит, но тогда мне казалось, если неправильным, то хотя бы логичным.

- Понятно, а дальше что?

- А дальше ничего. Доплелась домой, заперла дверь и заснула. Кажется, у меня поднялась температура, следующие дни я помню плохо. Пришла в себя уже в больнице. Узнала, что меня разыскала полиция. Это они выломали дверь и вызвали скорую.

- Ясно, вопросы к подсудимой есть? Нет? Тогда суд удаляется в совещательную комнату для разрешения ходатайства.

Никто, кроме судей, не знает, что творится в совещательной комнате. Там, за закрытыми дверями, наделенный огромными полномочиями человек один на один с Фемидой решает судьбу себе подобного. Считается, что приговор должен быть законным, обоснованным и справедливым. Законно ли разрешить ходатайство в пользу Вероники? Да. Об этом Мамонтов говорил еще в самом начале дела. Обоснованно? Вполне. И речь девушки - ярчайшее тому доказательство. Справедливо? Вот тут однозначного ответа нет. С одной стороны, на момент преступления обвиняемая - семейная, восемнадцатилетняя девочка без приводов, судимостей и административных наказаний. Спортсменка, отличница, студентка пединститута на бюджетной основе. Дашь ей срок, даже условный, и о работе по специальности можно забыть. Хотя нужна ли ей эта работа теперь? Найдет ли она в чужих детях то, что не смогла усмотреть в своем? Осознает ли, что натворила, когда повзрослеет? С другой стороны, преступление жуткое в своей бесчеловечности. Что должно быть с родительскими связями, чтобы сотворить такое? А родителей-то в зале заседания и не было. Только парень сидел, как и в прошлый раз. Судья пролистал дело, дошел до заключения эксперта. Тут и так все ясно, что все плохо. Вспомнил разговор с адвокатом перед процессом, поскреб в задумчивости щеку и нашел характеристику участкового. Начал читать, и только брови смыкались на переносице да ручка стучала по столу в такт мыслям. Через три с половиной минуты он откинулся на кресле и прикрыл глаза. Что ж, участковый Ситников С.Е. ответственно подошел к своей работе, и многое встало на свои места.

На весы Фемиды лег последний камень. Решение принято.

- Встать, суд идет!

Судья в черной длиннополой мантии в полной тишине проследовал на свое место, раскрыл красную папку, оглядел немногочисленных присутствующих и зачитал:

- N*ский районный суд, рассмотрев ходатайство адвоката Мамонтова Дмитрия Алексеевича в интересах Шапошниковой Вероники Алексеевны, пришел к выводу о возможности удовлетворения ходатайства и прекращения уголовного дела в связи с деятельным раскаянием[1].

Дальше Вероника не слушала. Судья еще что-то говорил об оплате адвокату и о порядке обжалования, но слова огибали ее, как река огибает камни на дне. В ушах звенело, а слезы падали на разложенные на столе бумаги. Буквы растекались синими кляксами. Наконец все закончилось. Вот поздравил адвокат, вот подошел и обнял ее Станислав, позволил спрятать лицо на плече, вот секретарь отдала документы, попросила всех выйти и закрыла зал. Мысли плавились, а сердце колотилось, как ненормальное. До последнего она не надеялась на положительный исход, и теперь в голове крутилась только одна мысль: «Господи, спасибо!»

Вдруг она вспомнила о том, что хотела поблагодарить Владислава Нестерова. Решила закрыть все долги в один день и рванула на улицу. Там, на крыльце районного суда, засунув руки в карманы джинсов и подставив октябрьскому солнцу гладковыбритые щеки, стоял он – спаситель ее ребенка.