Жаклин Сьюзанн - Долина кукол Страница 3

– Я должна буду делать все это? – спросила Анна.

– Нет, это я должен делать. А вы должны будете мне помогать.

– Но я думала, вы – адвокат.

Увидев, что она берет с колен свои перчатки, он обнажил зубы в одной из своих заученных, чуть усталых улыбок.

– Я – театральный адвокат. В этом вся разница. Составляю для своих клиентов контракты, в которых нет ни единой лазейки, а если и есть, то только такие, которые выгодны им. Занимаюсь также их налогами, помогаю выгодно вкладывать деньги, вытаскиваю их из всяческих неприятностей, посредничаю в их брачных делах, слежу, чтобы не пересекались пути их жен и любовниц, бываю крестным отцом их детей и нянькой для них самих, особенно когда они готовят новое шоу.

– Но я считала, что у артистов и писателей есть свои менеджеры и администраторы.

– Есть. – От него не укрылось, что она опять положила перчатки на колени.

– Но «крупняки», с которыми я имею дело, нуждаются и в моих советах. Администратор, например, естественно подталкивает их к той работе, которая оплачивается лучше всего. Он заинтересован в своих десяти процентах. Но я вычисляю, какая работа для них наиболее выгодна. Короче говоря, театральный адвокат должен одновременно быть и администратором, и родной матерью, и господом богом. А вам, если будете приняты на это место, придется стать их святой покровительницей.

Анна улыбнулась.

– Почему бы театральным адвокатам не заменить всех администраторов?

– Они так бы и сделали, если бы были достаточно преданными своему ремеслу «шмаками», вроде меня. – Он тут же поправился. – Извините за такие выражения. Когда увлекаешься, не замечаешь, что с языка срывается.

– Какие выражения? «Шмак»? – Она с любопытством повторила это слово.

В ее устах оно прозвучало настолько вульгарно, что он расхохотался.

– Это еврейское словечко, и если бы его перевести буквально, вы залились бы краской смущения. Но на современном жаргоне оно означает просто «дурак»… Пусть только вас не вводит в заблуждение эта яркая наклейка с броской надписью «Бэллами» или моя постная физиономия святоша. Настоящая моя фамилия Бирнбаум. В молодости во время летних курортных сезонов я заведовал развлекательной частью на круизах, а в газете у меня была постоянная рубрика об отдыхе на теплоходах. Редактору же не нравилось, что рубрика эта называлась «На теплоходе с Бирнбаумом», ну и кто-то предложил мне псевдоним Бэллами. В этих круизах я встречался со многими важными персонами. Первым моим клиентом стал один певец, обслуживавший туристический рейс. Множеству людей я стал известен под фамилией Бэллами, вот я и оставил ее. Но я не допускаю, чтобы люди забывали, что за Бэллами всегда стоит Бирнбаум. – Он улыбнулся. – Вот теперь перед вами полная картина. Ну, как думаете – справитесь?

На сей раз ее улыбка была искренней.

– Хотелось бы попробовать. Я вполне прилично печатаю, а вот в стенографии не сильна. Он отмахнулся.

– У меня есть две девицы, которые могли бы выиграть соревнование по стенографии. Мне нужна девушка, которая могла бы стать больше, чем просто секретаршей.

Улыбка сошла с ее лица.

– Боюсь, что не вполне понимаю, о чем речь. Черт побери! Он вовсе не имел в виду ничего такого. Погасив сигарету в пепельнице, он тут же закурил еще одну. Боже, до чего же прямо она сидит. Бессознательно он тоже выпрямился в своем кресле.

– Послушайте, мисс Уэллс, быть больше, чем секретаршей, означает, что работать придется не как обычно, с девяти до пяти. Могут быть дни, когда можно являться в контору часам к двенадцати. Если придется работать поздно вечером, то на следующий день можно и вообще не приходить. Но, с другой стороны, в критических ситуациях я хотел бы, чтобы вы сидели на своем рабочем месте еще до открытия нашей конторы, даже если перед этим вы работали до четырех часов утра. Кстати, вы и сами захотите быть здесь. Другими словами, график свой вы составляете сами. Но иногда по вечерам вы тоже должны будете выходить.

Он выдержал небольшую паузу, но Анна никак не прореагировала на сказанное.

– Скажем, я обедаю в клубе «21» со своим предполагаемым клиентом. Если обед я организовал что надо и провел беседу на должном уровне, то можно смело биться об заклад, что он подпишет соглашение со мной. Но мне придется прилично накачаться вместе с ним, выслушивая при этом жалобы на его нынешнего менеджера. Естественно, я буду клясться и божиться, что ничего подобного ни за что не допущу. Чего только я ни наобещаю ему… луну с неба, на которой будет выгравировано его имя. Ну и, разумеется, я не смогу выполнить все, что наобещал. Этого не сможет никто. Но я непременно приложу все усилия, чтобы избежать ошибок его предыдущего менеджера или администратора и выполнить те обещания, которые выполнимы. Вот только наутро я не вспомню ни единого словечка. И вот тут-то в игру вступаешь ты. Похмелья у тебя не будет, поскольку весь этот восхитительный вечер ты просидишь, потягивая одну-единственную рюмочку хереса, и запомнишь все, что я наговорил. На следующий день ты приносишь мне список всех моих обещаний, и, когда моя голова прояснится, я стану детально изучать их. Анна улыбнулась.

– Значит, я буду вроде одушевленного диктофона?

– Именно. Справишься, как ты думаешь?

– Ну, память у меня отличная, а херес я терпеть не могу.

На этот раз расхохотались они оба.

– О’кей, Анна. Хочешь приступить с завтрашнего дня?

Она кивнула.

– Я должна буду работать еще и с мистером Бэллоузом?

Он уставился в пустоту и тихо ответил:

– Никакого мистера Бэллоуза нет. Вернее, есть Джордж, его племянник, но Джордж – не тот Бэллоуз, который упоминается в названии фирмы «Бэллами и Бэллоуз». Это был дядя Джорджа, Джим Бэллоуз. Я выплатил Джиму его долю в нашей фирме перед тем, как он ушел на фронт. Я пытался было его отговорить, но куда там – он поехал в Вашингтон, там ему повесили офицерские погоны и отправили во флот. – Генри вздохнул. – Война – занятие для молодых. А Джиму Бэллоузу было пятьдесят три. Слишком много для того, чтобы воевать, и слишком мало, чтобы умирать.

– Он погиб в Европе или на Тихом океане?

– Умер от инфаркта в подводной лодке, дурак чертов! – Грубость, прозвучавшая у него в голосе, лишь подчеркнула привязанность, которую он испытывал к покойному. Затем настроение у Генри резко изменилось, и он тепло улыбнулся. – О’кей, Анна, пожалуй, мы с тобой достаточно порассказали друг другу о себе. Для начала а буду платить тебе семьдесят пять долларов в неделю. Как, устроит это тебя?

Это было больше, чем она ожидала. За комнату она платила восемнадцать долларов, за питание – около пятнадцати. Она ответила, что сумма ее вполне устраивает.