Вернуть мужа. Стратегия и Тактика (СИ) - Володина Жанна Страница 3

Да. С моим "райдером фобий" выбор способа ухода из жизни крайне ограничен, согласна.

- Пошутили и хватит, - ворчу я, забирая свою руку из теплого плена. - Урок усвоила: три порции слез пролила, на судьбу посетовала, со снотворным почти сутки спала, иронией психотерапевта пропиталась. Вы же этого хотели?

- Этого, - соглашается престарелый юморист. - Именно этого. Сказать легко - трудно сделать. Знаете, Варя, многие считают, что убить себя - это трусость, малодушие, бегство. А я вам скажу: нет, даже для такого малодушного поступка мужество требуется. И причина. Железобетонная, трагическая, ничем не исправимая. Что с вами не так? Инвалидность? Бедность? Смерть близких? Неизлечимая болезнь?

- Предательство. Предательство любимого человека. Любимого, понимаете? - трясущимися руками стискиваю плед и тащу себе на плечи, на голову. В норку хочу, в темноту, в тишину, в день до ЭТОГО, в жизнь до ЭТОГО. Как будто это что-то изменит, как будто поможет.

- У вас час, ровно час, - спокойно и твердо говорит Михаил Аронович. - Час на то, чтобы вытащить себя из ямы. (В моем варианте - норка, а не яма!) Вытащите сами, а когда получится... Слышите? Не "если", а "когда". Когда получится, зовите. Продолжим.

Прекрасно! Шестьдесят минут буду страдать. Три тысячи шестьсот секунд чистого, откровенного, горького страдания. На шестьдесят первой минуте начну выбираться, барахтаться, карабкаться, ползти. А сейчас сил нет: голова тяжелая, нос не дышит, глаза чешутся и закрываются. Сердце стучит редко и громко. Настраиваюсь на звук еще одного шедевра, напольных антикварных часов с боем на час и полчаса. Как говорится, для настоящих ценителей бретонского стиля.

Установка: вспомнить и забыть - вспомнить, забыть и жить дальше - вспомнить, забыть, жить дальше и не страдать - вспомнить, забыть, жить дальше, не страдать и разлюбить - вспомнить, забыть, жить дальше, не страдать, разлюбить и чем-то заполнить остаток жизни. Только чем? Я обязательно придумаю.

Сценарий и постановка добровольного ухода из жизни больше мне не подходят. Как там Вуди Аллен говорил? Присвою себе: "Я не боюсь умереть. Я просто не хочу при этом присутствовать".

Глава 2. Семнадцать лет назад.

Лесбиянство, гомосексуализм, садизм, мазохизм -

это не извращения.

Извращений, собственно, только два:

хоккей на траве и балет на льду.

Фаина Раневская

Кстати о детстве.

В детстве таких, как вы, я убивал на месте.

Из рогатки.

Илья Ильф и Евгений Петров "Золотой теленок"

Мне двенадцать лет. У меня новая мама, новая сестра, новая школа. На мне новые туфли, новая форма: темно-синее платье с атласным черным пояском и атласным белым воротничком, украшенным мелкими перламутровыми бусинами. Оно мне нравится, выбирала его Рита, моя мачеха. Да. Она мне тоже нравится. Приятная блондинка с веселыми серыми глазами и ямочками на щеках, обаятельная, умная и жизнерадостная женщина. И нет. Она меня не обижает, я не чищу по ночам покрытую золой медную посуду, не мою полы, не перебираю зернышки риса и проса, злобно смешанные той, что пришла на смену моей родной матери. И да-да-да. Я ее не люблю, честно, искренне и долго. Все пять лет, что она живет с нами.

Сегодня с переездом с одного конца города на другой начинается моя новая жизнь. Идем с отцом и мачехой по длинному коридору в кабинет директора школы. Это высокая, очень красивая женщина с холодными голубыми глазами. Длинные черные волосы убраны в высокий пучок, удерживаемый двумя заколками, похожими на китайские палочки. Белая блузка, серая юбка-карандаш и красные туфли на шпильке. На воротничке блузки крохотная брошь, издалека похожая на капельку крови. Все в этой женщине строго, уместно и просто красиво. Один раз встретившись с ее сканирующим умным взглядом, робею и опускаю глаза на красные лакированные туфли, не поднимаю глаз до конца разговора.

Впервые в жизни мне неловко, что у меня короста на левой коленке. Ее прекрасно видно под бежевыми капроновыми колготками. Короста свежая - и коленка еще побаливает. Результат моей хронической неуклюжести: вчера играли с сестрой во дворе, не вписалась в поворот. Скажете, зимой трудно содрать коленки в кровь. Легко, когда гуляешь в тонких джинсах и тормозишь на груду наколотого острыми кусками льда. Содранная коленка - это только часть ранений. На левой половине попы огромный синяк, надежно закрытый платьем длиной до середины колена, но напоминающий о себе нешуточной болью при неудачной посадке, да что там, при любой посадке.

Взрослые о чем-то говорят, я рассматриваю красные туфли. Потрясающий каблук, он мне противопоказан из-за немаленького роста - раз, из-за неумения ходить на каблуках - два, из-за врожденной неуклюжести - три. Буду похожа на ростовую куклу, подволакивающую ноги и взмахивающую руками для удержания равновесия. Представила себя в виде такой куклы, картинно неуклюжую, борющуюся с подлым вестибулярным аппаратом и неумолимым законом притяжения. Глупо захихикала.

- Варя, Варя! Отвечай! - слышу недовольный голос отца. - Варя! К тебе обращаются.

Поднимаю голову. "Снежная королева" (ну, очень подходит!) смотрит на меня без улыбки, но не холодно и не безразлично, а как-то даже доброжелательно:

- Представься, пожалуйста, и поговорим.

- Варвара, Дымова Варвара Михайловна. А что вам про меня интересно?

- Какие предметы любишь? Чем увлекаешься за пределами школы? Может, уже придумала, кем будешь?

Глядя в сказочную голубизну, вспоминаю, что школа физико-математическая, что в фойе "иконостас" из кубков, медалей и грамот за победы на предметных олимпиадах и многочисленные спортивные успехи. Вспоминаю горячий спор с отцом, свое главное революционное требование: я живу у бабушки и продолжаю учиться в своей школе с углубленным изучением французского языка. Нельзя жить у бабушки? Не вопрос, могу каждый день ездить в свою школу общественным транспортом.

Разведка боем:

- Люблю литературу, французский, ненавижу физику и геометрию. Не понимаю. Никаким спортом не занимаюсь. Нравятся балет на льду и хоккей на траве, но туда меня не берут. У меня по физкультуре тройка. Из жалости ставят. Не пою. Не танцую. Не рисую. Быть хочу (вот вообще никогда еще не думала!) писателем, лучше сразу известным.

Директор улыбнулась (ну, как улыбнулась, дрогнули уголки губ) и посмотрела на моих родителей:

- Оформляетесь у секретаря. Класс - 6А. Завтра большие зимние соревнования на улице, форма спортивная, удобная, по погоде.

И мне:

- Если что-то уже написала, можешь мне показать. Мне теперь интересно.

Насмешливая и победная улыбка папы, широкая и благодарная мачехи. Революция подавлена в зародыше превосходящими силами противника, неожиданно подошедшими из резерва для подкрепления.

Отец пишет заявление, Рита показывает секретарю мои документы. Я выскальзываю из приемной в коридор и с интересом рассматриваю огромный стенд с фотографиями учителей. В верхнем ряду фото директора. Просто киноактриса, модель, а не директор. "Вершинина Наталья Сергеевна. Учитель литературы". Твою ж... Что за бред? Директор физико-математической школы - литератор. Кто бы мог подумать? Что ж мне так не везет?!

Ненавистное утро нового дня яркое, солнечное, безветренное, слегка морозное.

Пожилая невысокая учительница физкультуры ведет меня по краю заснеженной спортивной площадки к пестро одетой группе моих одноклассников. Кто в теплом комбинезоне, кто в горнолыжном, кто в камуфляже. Внимательно смотрят на меня, вернее, на мои летние тонкие голубые джинсы, легкие демисезонные ботиночки и короткую белую куртку с капюшоном, надвинутом так глубоко, что не видны ни моя кудрявая голова, ни несчастные глаза, - моя победа в схватке с Ритой. Она довольно сильно тянула мои джинсы в свою сторону за одну штанину, я в свою за тонкий ремешок. Мы делали это молча и сосредоточенно: моя пятилетняя сестра Мышильда чутко спала, и никто не хотел ее разбудить. Я жалела невысыпающуюся из-за наших ночных разговоров хорошую девочку, которая пока не сделала мне ничего плохого, а Рита боялась, что Мышильда, проснувшись, непременно присоединится ко мне и будет тянуть в мою сторону.