Миллион поцелуев в твоей жизни (ЛП) - Мерфи Моника Страница 3

Трахнуть ее, трахнуть ее до бесчувствия. Когда я вижу ее, меня сразу же охватывает возбуждение. Наблюдая, как она сосет леденец между губ, я возбуждаюсь. Для всех остальных она милая, нежная Рен.

Но я вижу ее по-другому. Я хочу ее… по-другому.

Я не знаю, как еще это объяснить.

“Он снова завис, и просто думает о ней”, - говорит Малкольм. “Он безнадежен. Брось это, приятель. Она не для тебя”.

Что, черт возьми, он знает? Ради бога, я Ланкастер.

Я могу сделать так, чтобы случилось все, что угодно.

Например трахнуть девственницу.

2. Рен

В тот момент, когда двойные двери с лязгом закрываются за мной, я оглядываюсь через плечо, пытаясь разглядеть Крю Ланкастера через матовое стекло. Но все, что я могу видеть, — это его темно-русую голову плюс головы других его друзей.

Малкольм и Эзра.

Они не запугивают меня так, как это делает Крю. Малкольм — гигантский флирт с явно порочными нотками. Эзра всегда ищет повода для смеха.

Пока Крю стоит там и размышляет.

Это его фишка.

Мне не нравятся его штучки.

Я хмурюсь от своих мыслей — последнее, в частности, показалось мне смутно неуместным, и у меня нет таких мыслей—

“Рен, ты посидишь с нами сегодня за обедом?” — спрашивает меня одна из девушек.

О. Я начинаю думать о Крю и забываю о том, что происходит вокруг меня. Например, тот факт, что в настоящее время за мной повсюду следуют четверо первокурсниц.

Слегка улыбнувшись девушке, которая спросила меня об обеде, я говорю: “Мне очень жаль, но сегодня во время обеда у меня назначена встреча. Может быть, в другой раз?”

Разочарование, которое они испытывают из-за моего отказа, ощутимо, но я улыбаюсь сквозь него. Все они неохотно кивают головами одновременно, прежде чем переглянуться и ускользнуть, не сказав мне ни слова.

Странно иметь фан-клуб, когда я ничего не делаю, а просто… существую.

Судорожный выдох покидает меня, и я направляюсь по коридору. Давление, которое эти девушки неосознанно возлагают на мои плечи, чтобы я была идеальной, иногда кажется непреодолимым. Они вознесли меня на такой высокий пьедестал, что ничего не стоило бы заставить меня упасть. Я бы в конечном итоге разочаровала всех, а это последнее, чего я хочу. Последнее, чего бы они хотели. У меня есть имидж, который нужно поддерживать, и иногда мне кажется, что…

Это невозможно.

Это большая ответственность — быть образцом для подражания для стольких девушек, таких как я. Потерянные девочки из богатых семей. Девушки, которые просто хотят вписаться и принадлежать. Чтобы чувствовать себя нормально и иметь типичный опыт средней школы.

Конечно, мы учимся в эксклюзивной частной школе, которую посещают только высшие слои общества, так что в нашей жизни нет ничего нормального, но все же. Мы стараемся сделать это настолько нормальным, насколько это возможно, потому что некоторые из нас страдают, как и все остальные. С проблемами самооценки, нашей учебой, ожиданиями, которые возлагают на нас семья, друзья и учителя. Мы чувствуем себя невидимыми, неизвестными.

Я знаю, потому что чувствую это.

В настоящее время это моя цель в жизни — помочь другим чувствовать себя комфортно и, возможно, даже найти себе подобных. Когда я была младше, я думала, что, возможно, хотела бы стать медсестрой, но мой отец отговорил меня от этой профессии, разглагольствуя о том, как медсестры выполняют много тяжелой работы за номинальную плату.

Номинальную, по его словам. Харви Бомонт богат — он унаследовал бизнес своего отца по продаже недвижимости, когда ему едва исполнилось тридцать, и сделал его процветающим, а теперь он миллиардер. Его единственная дочь, ставшая медсестрой, была бы настолько ниже его и фамилии Бомонтов. Это то, о чем я даже не могу думать. Не имеет значения, чего я хочу.

Какой бы шаг я ни хотела сделать, сначала мне нужно его разрешение. Я его единственный ребенок, его единственная дочь, и мне нельзя доверять, потому что я всегда могу принять не правильное решение.

Я направляюсь к своему первому уроку, английского языка с отличием. В наш выпускной класс допускаются только двадцать человек, и, конечно же, в их число входит Крю. У меня было несколько занятий с ним с тех пор, как я поступила в школу Ланкастер, но мне никогда не приходилось сидеть рядом с ним или разговаривать непосредственно с ним, что мне нравится.

Например, я никогда с ним не разговаривала. Я не думаю, что я ему сильно нравлюсь, учитывая легкую усмешку, которая всегда появляется на его лице, когда он смотрит на меня.

И он много наблюдает за мной.

Я не понимаю, почему. Я стараюсь избегать зрительного контакта с ним, насколько это возможно, но время от времени я смотрю в его ледяные голубые глаза и не вижу ничего, кроме отвращения.

Ничего, кроме ненависти.

Почему? Что я ему такого сделала?

Крю Ланкастер во всем слишком. Слишком мрачный, слишком непонятный и слишком тихий. Слишком красивый, притягательный и умный. Мне не нравится, что я чувствую, когда он смотрит на меня. Я начинаю дрожать, что странно. Это чувство совершенно незнакомое и возникает только тогда, когда я нахожусь рядом с ним, и в этом нет никакого смысла.

Я сворачиваю в коридор, где находится отделение английского языка, стремясь попасть на урок пораньше, чтобы занять свое место в первом ряду, прямо в центре. Когда мои друзья приходят в класс, я всегда слежу за тем, чтобы они сидели рядом со мной, чтобы никто неприятный не смог сесть рядом. Например Крю. Зная его, если бы у него была возможность сесть рядом со мной, он бы так и сделал.

Просто чтобы напугать меня.

Я думаю, ему бы это понравилось.

Наш учитель, мистер Фигероа, не распределяет места, и у него очень спокойное отношение к этому классу. Учитывая, что мы старшеклассники, и он лично отобрал каждого ученика в свой продвинутый класс до начала учебного года, он доверяет нам, чтобы мы не капризничали и не создавали проблем. Он просто хочет “формировать молодые умы”, как он говорит, без ограничений и границ. Он мой любимый учитель, и он попросил меня быть помощником учителя на весенний семестр.

Конечно, я сразу же сказала "да".

Я вхожу в класс и внезапно останавливаюсь, когда замечаю Фигероа в обнимку с кем-то. Студенткой, потому что на ней клетчатая форменная юбка и синий блейзер. У нее темно-каштановые волосы, оттенок, который я узнаю, и когда он толкает ее локтем, она вырывается из его объятий, поворачиваясь ко мне лицом.

Мэгги Гипсон. Моя подруга. Ее лицо в разводах высыхающих слез, и она шмыгает носом, моргая на меня. “О, привет, Рен”.

”Мэгги". Я подхожу к ней, понижая голос, чтобы Фиг нас не услышал. Это то, как он говорит нам называть его, хотя все парни высмеивают это прозвище за его спиной. Я думаю, они все просто завидуют его отношениям с нами, девочками. “С тобой все в порядке?”

“Я в порядке”. Она снова шмыгает носом, качая головой. Что говорит мне о том, что она совсем не в порядке, но я не могу давить на ситуацию. Не тогда, когда мы в классе. “Просто… прошлой ночью я снова поссорилась с Франклином”.

“О нет. Мне очень жаль.” Франклин Мосс — ее то появляющийся, то исчезающий парень, и он кажется очень требовательным. Всегда давил на нее, чтобы она занималась с ним чем-то сексуальным. Ей просто нужно больше уверенности в себе, чтобы она могла сказать ему "нет" и сделать это всерьез. Но она никогда не говорит ему "нет". Она уже занималась с ним сексом несколько раз, и это не имеет значения. Он не любит ее так, как она хочет.

Я думаю, это потому, что она слишком рано сдалась ему, но она меня не слушает. Как только мы перешли в старшую школу, секс стал все более и более безудержным, одна за другой мои подруги приносили себя в жертву мальчикам, которые умоляли их об этом. По крайней мере, именно это слово использовал для этого мой отец — жертвоприношение.

У большинства из них нет ничего, кроме душевной боли, и слова, которые я вам уже говорила, всегда вертятся у меня на кончике языка, когда они жалуются мне, что случается не так уж часто. Уже нет.