Месть под острым соусом (СИ) - Морейно Аля Страница 3

Известие о смерти женщины всколыхнуло заключённых и спровоцировало бунт. Было так страшно! Для укрощения восставших прислали войска, и они открыли по нам огонь. Активисты начали отступать, в узком коридоре возникла давка. Статистики убитых, раненых и арестованных никто не знает, но когда всё улеглось, в колонии установился настоящий террор. 

Со вчерашнего дня надзирательницы неожиданно притихли. Нас, на удивление, отпустили после обеда из цеха и заставили драить территорию. По колонии пополз слух, что ожидается приезд комиссии. По рассказам старожилов, обычно комиссия осматривает организованные к её появлению "потёмкинские деревни" и уезжает. Ничего другого мы не ждём и на сей раз. 

Заключённые – не люди, мы совершенно бесправны и нужны начальству лишь как бесплатная рабочая сила. Никому нет дела до реальных условий, в которых нас содержат. Когда попадаешь в колонию, теряешь всё – и свободу, и гражданские права. Остаются и приумножаются только обязанности. 

Неожиданно в разгар работы надзирательница зачитывает фамилии трёх молодых женщин, которых срочно вызывают к начальству. Переглядываемся, пытаясь понять, в чём мы провинились… 

Переглядываюсь с мамой Любой, в поисках хотя бы моральной поддержки. За два года, проведённые здесь, я так и не научилась быть сильной и отважной. Люба – моя поддержка, защита, жилетка и вообще, как вторая мама. Она всегда стоит за меня горой. Но скоро у неё заканчивается срок – и мне придётся самой отстаивать себя и свои интересы. Думаю об этом времени с ужасом. 

В кабинет начальницы колонии мы заходим все втроём: со мной две молодые девушки, которые сидят за наркотики. Жмёмся друг к другу, понимая, что ничем хорошим вызов в этот кабинет никогда не заканчивается. 

Но вместо ожидаемой грозы всех заключённых мадам Тихомировой за столом сидит мужчина среднего возраста. Перед ним – две женщины, явно чиновницы. Это и есть комиссия? А где же начальница? 

Мужчина листает папку с документами, затем закрывает её и поднимает на нас глаза. 

- Проходите, присаживайтесь. 

Неуверенно опускаюсь на свободный стул. Страшно… 

- Сначала представлюсь. Я – новый начальник колонии Иван Фёдорович Смоленский 

Ничего себе! Вот это новость! Неужели бунт всё-таки не был напрасным? Хотя от той хоть было понятно, чего ждать. А этот может оказаться тем ещё кровопийцей. Разве нормальные люди идут на такую должность? 

- Проверка колонии только началась, но решение о моём назначении уже принято. И пока тут работает комиссия, есть возможность внедрить у нас в колонии одно новомодное веяние. 

  Он делает паузу, обводя глазами присутствующих, а у меня внутренности от волнения скручиваются всё туже. 

- В ваших делах указано, что до того, как попасть сюда, вы были студентками университетов, причём учились на бюджете. Я бы хотел обеспечить заключённых конституционным правом получения высшего образования и могу попробовать добиться для вас возможности продолжить обучение. Разумеется, дистанционно, не покидая колонии. 

За два года я забыла, как это – быть студенткой. И совсем не представляю, как можно в наш распорядок дня вписать занятия, если даже на сон времени почти не выделяется. 

- От вас требуется только принципиальное согласие. А дальше я запущу процесс согласований, он будет небыстрый. Потом ещё предстоит оборудовать помещение для дистанционных занятий, выбить необходимое техническое обеспечение. Так что речь, разумеется, не идёт о ближайшей перспективе. Но у каждой из вас есть запас времени, и я предлагаю использовать его с пользой. 

Мы молчим. Очень трудно поверить, что с нами разговаривают, как с людьми, и что за заманчивым предложением не последует ответного требования, например, стучать на сокамерниц или иным способом сотрудничать с новым начальством. Всем известно, что новое руководство всегда формирует для себя новую сеть осведомителей. 

- Вы же наверняка думаете о том, как будете жить после освобождения? – продолжает начальник. – Как планируете устраивать свою жизнь? 

Мне до этого момента ещё так долго… За это время мир изменится до неузнаваемости. Мысли о том, как я буду существовать в том незнакомом для меня мире, крошат душу на мелкие колючие осколки. Стараюсь об этом не думать. Но как не мечтать о свободе и нормальной жизни? 

Начальник говорит очень правильные вещи, и я бы с радостью продолжила учёбу, получила диплом, чтобы создать иллюзию причастности к происходящему за забором. Чтобы хоть кончиком пальца коснуться полноценной жизни. Чтобы не сойти с ума от ощущения своей неполноценности, уязвимости, бесправности, от страха перед отсутствием перспектив, от краха разбившихся надежд. Очень хочется согласиться. Но какова цена этой щедрости? 

Это – важный вопрос, но задать его я не решаюсь. Если бы мама Люба была рядом, она бы обязательно спросила всё, что меня волнует, и ещё от себя добавила. А я – мямля и трусиха… 

- Что от нас потребуется взамен? – подаёт голос Ира Грязнова, сидящая к начальнику ближе всех. 

Вероятно, Смоленский истолковывает вопрос как-то по-своему, потому что начинает говорить совсем не то, что мы хотим услышать. 

- Пока – только согласие. В ваших делах указано, где и на какой специальности вы учились. Я напишу рапорт, а начальство уже будет решать, можете ли вы продолжить обучение, в каком вузе и на каких условиях. Как будет организовано обучение, пока сказать не могу – буду консультироваться с коллегами их других колоний, где этот проект успешно работает. 

Он ни слова не говорит о том, что мы будем должны лично ему… Боится комиссии и планирует обсудить этот вопрос позже с глазу на глаз? 

Зависает пауза. 

- Я согласна, – Ира нарушает тишину. 

У неё впереди ещё три года, а не доучилась она всего год. Даже если организационные вопросы займут год-два, то она до освобождения успеет закончить обучение и получить диплом. Я же сдала только три сессии. Перед судом писала заявление, чтобы разрешили сдать четвёртую досрочно и закрыть второй курс, но мне отказали. Впереди у меня достаточно времени, чтобы доучиться, и диплом прибавил бы мне уверенности в себе. Но разрешат ли? Платить за обучение я не смогу, а будет ли государство тратиться на меня? Или вовсе это – просто красивые обещания нового начальника, чтобы пустить пыль в глаза комиссии? 

Колеблюсь, но в результате соглашаюсь. Дурной пример заразителен. Ира с Леной подписались на это, а я чем хуже? 

Глава 3 

Зима 2012 г. 

Маша 

- Дима, Дима, тормози… 

С трудом вырываюсь из плена его губ, чтобы сделать глубокий вдох. Одной рукой парень прижимает меня за талию к себе, другая хозяйничает под свитером, пытаясь расстегнуть застёжку бюстгальтера. 

- Машенька, девочка моя, любимая… 

- Дима, сюда может кто-то войти и увидеть нас… 

- Не войдут. Они же не самоубийцы и не дураки – прекрасно понимают, чем мы тут занимаемся, – и это мне совсем не нравится. Не хочется, чтобы подружки придумывали о нас то, чего нет, и распускали сплетни. 

- Дима, слышишь какой-то шум? Давай пойдём к ним… Новый год всё-таки, нехорошо так надолго оставлять ребят. 

В дверь настойчиво стучат. 

- Сиди тихо. Они поймут, что мешают нам, и оставят в покое. 

Но Димины предположения не сбываются – дверь распахивается и вваливается Вовчик. 

- Хватит зажиматься! Ещё успеете, вся ночь впереди. Давайте вниз, пора петарды запускать! 

Дима неохотно встаёт, помогает мне поправить одежду. В доме тихо, все уже на улице. Накидываем куртки и выходим на крыльцо. Ребята копошатся с коробками, девочки сбились в кучку, что-то активно обсуждают и хихикают. 

Перед новым годом навалило много снега. Ветра нет, и снежинки уютно обосновались на поверхностях. Деревья, кусты, крыши домов – всё белое. Каждая, даже самая тоненькая веточка, накрыта белым пухом. Красота! 

Ребята наконец отбегают в сторону, и почти сразу начинают вылетать яркие ракеты. Зрелище завораживает своей красотой и придаёт особое восторженное настроение празднику. Все прыгают и кричат: "Урааа!".