Нас невозможно убить (СИ) - Осадчая Виктория Страница 3

— Уверена. Я же Барышникова, ничего со мной не случится.

Ох, зачем он меня привез сюда? Зачем привез? Если бы я только знала, чем это всё для меня обернется.

Я двигалась с замиранием сердца. Почему-то внутри присутствовало какое-то волнение. Десять лет прошло, даже больше того времени, что я занималась в этом зале. И почему-то вдруг меня осенило, что Петрович может совсем меня не помнить. Хотя, думаю, моя фамилия слишком известная, чтобы ее называть. Просто с этими пилюлями, что мне пришлось принимать долгое время, я стала какой-то размазней. Видимо, гормоны тоже шалили, не давая вернуться в это исхудалое тело его настоящей хозяйке. Или она с ее амбициями и сложным характером просто сюда не помещалась.

Взялась за ручку и потянула на себя тяжёлую дверь, которая с трудом поддалась мне, словно не хотела впускать. Возможно, это был знак, но я ведь не привыкла всегда думать о плохом. Вернее, пытаюсь себя заставить не думать.

В нос, как всегда, ударил тяжёлый запах большого помещения, смешанный с запахом пота. Не очень приятно, конечно, и к такому необходимо привыкнуть, но, видимо, мозг начал рыться в своих недрах и вытаскивать потаённые воспоминания, говоря о том, как мне было тогда хорошо. А ведь несмотря на мою тайную влюбленность, было.

Миновала крошечный холл, который Петрович всегда называл парадной и ломанулась прямиком туда, откуда слышались звуки ударов и голосов. И если прислушаться, то можно было легко разобрать отборный русский мат.

Едва моя ножка в макасине ступила за порог, почему-то зал стал стихать. Не знаю по какой причине, но я привлекла внимание дядечек, которые до этого с остервенением колошматили ни в чем неповинные снаряды, или друг друга в спарринге.

— Хватит ее гладить, ты не девку свою мацаешь. Жёстче, Леха, жёстче! — орал Петрович на какого-то щуплого парнишку. Я пригляделась. А ведь это не совсем дядечки. Просто перекаченные молодые парни, которых хотелось почему-то назвать «хлопцами», и было их здесь не больше дюжины, если посчитать по головам.

— Тренер, — окликнул мужчину один из учеников и кивнул на меня. Петрович сначала смутился, не понимая, видимо, для чего пожаловала нежданная гостья в это царство пота и крови, дал команду работать дальше и направился ко мне.

— А я думал сначала, что меня глаза обманули, — он хмыкнул, разглядывая меня.

— Не изменилась?

— Глаза только потухли. Ну, с чем пожаловала, Жека?

— Не знаю, — пожала я плечами, правда не понимая почему я поехала именно сюда. Я могла бы выбрать какой-нибудь фитеес-клуб для того, чтобы поспарринговаться с грушей, где меня бы нагрузили в меру моих возможностей и дали такую потребность в выходе гнева.

— Можешь остаться, — дал мне разрешение Петрович. Я согласна кивнула головой и водрузила свое истощенное тельце на один из подоконников, мой любимый. Может ли у нормального человека быть любимый подоконник? Смешно, да? Но у меня он был, и отсюда был прекрасный обзор на происходящее в зале. И тут чувствовала себя защищённой, до определенного момента.

2

Дружить со мной нельзя, любить меня — не можно!

Прекрасные глаза, глядите осторожно!

Баркасу должно плыть, а мельнице — вертеться.

Тебе ль остановить кружáщееся сердце?

Тренировка продолжалась ещё минут сорок. За десять минут до ее окончания в помещении появилась ещё одна небольшая группа, состоящая из шести человек, с красными лицами и тяжёлым дыханием. И вот тут-то меня и заклинило. Наверное, столкнись мы на улице, я бы не узнала ЕГО. Десять лет…нет, семь. В последний раз я видела его семь лет назад, в Москве. Увидела в окно, сидя в кафе с подружками, а он садился в автомобиль с какой-то шикарной блондинкой.

И почему-то сейчас, именно в этот момент я не почувствовала того, что должна ощущать, когда встречаешь свою первую любовь, у меня не было всех этих признаков с колотящимся сердцем или сбившимся дыханием. Нет! Внутри образовалась в один миг какая-то щемящая пустота. Словно ты увидела то, что у тебя когда-то отобрали, а ты вроде как скучала, но в то же время давно отпустила. И эта пустота почему-то болела. Болела так, что хотелось заплакать. А нельзя. Вокруг люди и они на тебя смотрят. И он смотрит, как на что-то сверхъестественное, потому что, по сути, сейчас ты единственная девушка в помещении, и тебе почему-то позволили здесь остаться. Или узнал? Что очень вряд ли.

— Василич, ты сегодня зверь, — проговорил один из вошедших, оперевшись на свои колени, чтобы восстановить дыхание.

— Зато опаздывать больше не будешь, — хмыкнул ОН, легко вышагивая вокруг парней. — Все, в душ и свободны.

Молодые люди ещё немного возмущались, пока направлялись в душевую, а ОН встал рядом с Петровичем, наблюдая за процессом. Мужчины о чем-то говорили, иногда тренер косился на меня, не знаю зачем, но при этом я чувствовала, что сердце пропускает удары. А когда ОН глянул из под своих густых бровей, я поняла, что пустота внутри начинает меня засасывать. Даже кончики пальцев онемели. Затем Петрович дал два свистка, и все, кто находился здесь отправились туда же, куда и предыдущая группа, а ОН (О, Боже!) снял футболку, натянул перчатки и подошел к одной из свисающих с потолка груш. И в этот момент мне почему-то стало стыдно. Стыдно на него смотреть. Казалось, что я не имею право подсматривать ща этим интимным процессом. Хотя в этих стенах он казался таким же естественным, как и то, если бы я разделась в бане.

— Ну, что, идём попьем чай? — предложил Петрович, направляясь в свой кабинет. Хотя почему-то это помещение мы всегда называли коморкой.

Сейчас здесь изменилось почти все. Вместо старого советского подранного дивана стояла новая тахта, где иногда тренер ночевал. Остальную мебель составлял небольшой письменный стол, два стула и шкаф у стены. Когда-то выкрашенные зеленной краской облупленные стены сейчас претерпели обновление и теперь не выглядели так удручающе. Одну из них занимали грамоты и фотографии, начиная со времён открытия школы.

Петрович включил кнопку электрического чайника, который стоял на подоконнике, достал из шкафа два бокала, чайные пакетики и небольшую вазочку с пряниками и конфетами «Птичье молоко». Поменялась обстановка, но человек остался все тем же. И своим пристрастиям он не изменял.

— Рассказывай!

— Я словно на приеме у психолога, — улыбнулась я краешком губ, присаживаясь на один из стульев.

— По сути, так оно и есть. Знаешь сколько у меня за всю жизнь было учеников? Вот и я не знаю точное число, но я помню каждого поименно, и лица помню. И знаешь, стены этого кабинета многое слышали. Да, иногда я жёсткий и черствый, но своих я не бросаю, если вижу, что они нуждаются в помощи.

— А я нуждаюсь? — уточнила я.

— Да, иначе бы не пришла.

— Не думала, что придется изливать душу.

— А я и не прошу. Просто выпей со мной чаю, — тренер наполнил мой бокал, в котором кипяток сразу же начал окрашиваться в коричнево-красный. Не пью я чай из пакетиков, но сейчас он мне казался необходимым.

— Я пережила тяжёлый и продолжительный развод, — наконец, призналась я. Иногда выговориться — это лучшее лекарство для души. — Без папиной помощи. Представляешь, впервые справилась без него. Мы делили все нажитое имущество вплоть до телевизора. И, понимаешь, мне были не важны эти деньги, которые я получила после, мне важно было справиться самостоятельно и доказать себе, что я что-то могу. Поэтому пошла до конца, выжала себя.

— Ты пришла ко мне в зал в семилетнем возрасте, — начал Петрович. — Как сейчас помню, что ты старалась выполнить все, что делали уже более опытные ребята твоей группы. В тебе было столько упорства, столько целеустремлённости. А потом, — он вздохнул, — потом ты это все растеряла. И не из-за того, что потеряла интерес, а из-за отца, который тебя слишком опекал. Ты знала, что любую проблему твою он решит и что можно остаться безнаказанной.