Недотрога - Яна Невинная Страница 3

— Дочь, ты подумала? Подумала?

Сегодня мама была особенно настойчива, в голосе сквозило отчаяние, лицо казалось заплаканным и еще больше осунувшимся. Я знала, о чем она просит, но не собиралась претворять в жизнь ее безумный план. Поборов желание вырвать руку из стального захвата, размеренно проговорила:

— Мама, я не буду этого делать.

— Конечно! Ты не будешь этого делать! — с горечью выплюнула мама. — Ты же только о себе думаешь, нет чтобы матери родной помочь!

— Мама, зачем ты так? Просто это чересчур. Как ты не понимаешь?

— А что, Тая? Убудет с тебя? Что ты носишься со своей целкой?

— Мама…

Ошалевшими глазами я смотрела на маму, пытаясь осознать то, что она сейчас сказала. То, с какой злостью были произнесены грубые слова. Она никогда так не выражалась. Мне и в голову не приходило, что ее планы зашли настолько далеко. Она предлагала пойти к сыну Николая Дмитриевича, младшему, неженатому, и попросить его хотя бы разрешить отдать наши вещи.

Теперь с какого-то перепугу намекает, чтобы я выкупила имущество за свою девственность! Будто это некая великая драгоценность, которую можно предложить молодому богатому парню, не знающему недостатка ни в чем! Мозг был не в состоянии охватить масштабы ее замысла и отказывался работать.

— Ну? Что ты молчишь, Тая? Что — мама? Я тебе двадцать один год как мама. Заботилась о тебе, холила, лелеяла, пылинки сдувала, а ты ради меня не можешь постараться. Ты красивая девка, но всё это, — она обвела взглядом мое лицо, фигуру, — всё это пропадает без дела. Могла бы давно себе богача найти, купил бы тебе тачку, квартиру, всем обеспечил. Сама-то ни на что заработать не сможешь, ничего не умеешь. Безрукая совсем. Говорила всегда: выбери нормальную профессию! Нет, старой мымре, свекрухе, понадобилось из тебя такую же интеллигентку слепить, какой и сама была. Я сразу сказала, что музыка в жизни не пригодится, тем более скрипка. Ну что это за блажь? — Скривившись, мама продолжала поносить свою покойную свекровь, которая с детства привила мне любовь к музыке. — Но кто бы меня слушал? Уперлись рогом вместе с Гришкой. И что в итоге? Сколько тебе еще учиться? Да даже если выучишься, что дальше? Что, спрашиваю? Много на концертах заработаешь? А мамка не скоро выйдет на свободу, чтобы доченьке сопли подтирать. Тебе сейчас деньги нужны! Мои счета опечатаны, у тебя копейки остались. Дура я, не подумала на твой счет что-то существенное перевести. Жила одним днем. Теперь сидишь с шишом в кармане, голодаешь, выглядишь как бродяжка какая. Не дай бог, на панель пойти придется. А если попадешь в квартиру, сможешь вещи продать и какое-то время продержаться, да и мне нормального адвоката нанять.

Каждое мамино слово отзывалось во мне болезненным уколом. Всегда такая добрая и заботливая, она изменилась буквально за неделю и стала укорять меня во всех грехах. Конечно, можно было обвинить ее в ответ и сказать, что она сама поспособствовала сложившемуся положению вещей. Кто, как не родитель, должен воспитывать своего ребенка так, чтобы тот помогал по дому, был самостоятельным и приспособленным к жизни в обществе?

Меня же, сколько себя помню, выгоняли из кухни, не позволяли помогать, я постоянно должна была заниматься игрой на скрипке. По много часов в день. А также учиться, гулять, играть и полноценно отдыхать. «Успеешь еще побыть взрослой», — всегда приговаривала мама, но так и не передала мне свой опыт и житейские премудрости. Но, естественно, я не могла винить в этом исключительно ее, здесь имелась доля и моей вины.

Я так и не научилась быть взрослой. Инициативы ни в чем не проявляла. И сейчас беспомощно пыталась понять, что же ответить маме, как убедить ее в своей правоте, как найти нужные доводы.

— Мамочка, дело вовсе не в том, что я боюсь потерять… потерять… — Так и не сумев облечь в достойную форму мамину грубую фразу, попробовала зайти с другой стороны: — Почему ты думаешь, что сын Николая Дмитриевича станет со мной разговаривать? Он и на порог не пустит, слова не даст сказать, скорее всего. Ты бы видела, как они с матерью смотрели на меня в больнице.

Молчу о том, как Максим Суворов подошел ко мне, застав одну в коридоре, схватил за предплечья и тряс, как жалкого котенка, цедя отвратительные оскорбления в лицо. Оторопев от неожиданности и жутко испугавшись, я не сумела разубедить его в предположениях, что я, а не мама, состою в любовной связи с его отцом.

Он тогда обвинил меня в том, что я похотливая шлюха, дешевая подстилка, доведшая отца до сердечного приступа своими выкрутасами в постели. Знал бы он, что высказывал всё это невинной девушке… Невозможно представить, что такой злобный человек пойдет на мировую.

— А ты найди способ пробиться к нему. У него вон клуб какой-то пафосный во владении. Или открывается. Приди туда, застань его на рабочем месте, а не ломись в квартиру. Пошевели мозгами для разнообразия.

Клуб? Взять и пойти в клуб? Такая мысль не приходила мне на ум.

— Я могу, конечно, попробовать, но вряд ли что-то получится, — наконец сдалась я, поняв, что с мамой бесполезно спорить. Да и говорить не хотелось. Высказанные мне в лицо правдивые обвинения грызли душу.

— Вот и правильно, вот и умница, — кивнула мама, заправляя мне за ухо прядь волос. — Только оденься получше, придумай что-нибудь. Не надо туда идти в твоих привычных балахонах. Сейчас так девочки не одеваются модные.

— Я никогда не гналась за модой, мама. Ты же знаешь.

— Но и ходить в концертных платьях в обычной жизни — та еще глупость! Как монашка, ей-богу!

— Они не концертные, я просто люблю строгие закрытые и длинные платья.

— Что ты прячешь? Фигурка у тебя что надо. А еще подумай, может, лохмы свои обрежешь? А то уже пол ими подметаешь. Вдруг мальчику не нравятся длинные волосы.

«А вдруг он любит лысых с тату? Мне, что ли, переродиться, чтобы ему угодить?» — со злостью подумала я, невольно вцепившись руками в толстую косу, которую с великим трудом заплела сегодня. Вымытые просроченным дешевым шампунем, найденным в