Недосягаемые (СИ) - Вашингтон Виктория "Washincton" Страница 3

Думаю, это была основная причина, по которой я начала ненавидеть университет, и быстро пожалела о своей нерешительности переехать в другой город. Здесь училась практически вся наша школа — только на моем факультете, в этой группе, насчитывалось около пяти моих бывших одноклассников. Вот что значит маленький городок.

Некоторые, поступая в университет пытаются добиться новой репутации, авторитета…Но не в моем случае, тут будто каждый друг друга знает. Если вдруг нет, то ему не поленятся рассказать всё в красках.

От пары к паре хожу по аудиториям и пытаюсь хоть самую малость вникнуть в то, что объясняют преподаватели — конечно, абсолютно бесполезно.

Вижу его после третьей пары в шумном коридоре. Сердце то бьётся как бешеное, то пропускает удары. Стою как вкопанная на одном месте и никак не могу заставить тело пошевелиться, оно будто срослось с бежевым кафелем. Кирилл стоит с компанией и даже кидает на меня взгляд. Осуждающий и с отвращением. Был бы кто-то другой на его месте — уже размазала по стенке.

— Не заморачивайся всякой челядью, — с изящной улыбкой произносит Инесса, утягиваю его и всю компанию дальше по коридору. Они шествуют мимо. Она специально толкает меня плечом так, что я едва удерживаюсь на ватных ногах и не вписываюсь в стенку. Нужно догнать её и расцарапать наглое лицо, но совсем не осталось сил на такие глупости. Внутреннее истощение начинает сигнализировать о себе ярко-красной лампочкой в моей голове.

Инесса являлась его подругой, и тусовалась в компании с ним и ещё двумя пацанами. Стервой она была редкой, но, когда мы были в отношениях с Кириллом, пыталась со мной дружить, а я поддавалась, считая, что неправильно судить людей по первому впечатлению. Как же заблуждалась. В очередной раз.

Не знаю, сколько стою так, несфокусированно изучая пол, но, когда поднимаю глаза, встречаюсь взглядом с Яном Дмитриевичем. Смотрит он так едко, понимающе, будто считывает все мои чувства, что загнанными зверьми рвутся наружу.

Проходит ещё две ленты — теперь можно смело идти домой. Только, разве, мой день может закончиться, пока я ещё несколько раз не встряну в неприятности? Выхожу из кабинета и снова натыкаюсь стеклянными на Кирилла. Сердце сжимается, глаза жгут, будто в предвкушении горячих слёз, но так только кажется — я уже выплакалась полностью, насколько только могла. Он стоит возле окна со своей компанией. Стоит и обнимает за талию Инессу, уткнувшись носом ей в макушку, а после, замечая меня, целует её в губы. Естественно, она отвечает на поцелуй обхватывая его руками за шею.

Счёт времени ускользает от меня полностью. Не слышу, о чем они говорят. Стою так, пока они не исчезают с моего поля зрения. Чувствую, что слезы уже нагло катятся по щекам, заливая и без того опухшие глаза и лицо. Почему с каждым днем всё больнее?

Я начинаю торопливо идти куда-то, будто пытаюсь убежать от самой себя. Глаза застилаются пеленой, мутно вижу, но продолжаю двигаться в попытке найти убежище. Нет больше сил, и я оседаю на пол где-то под лестницей.

Прижимаю колени к своему лицу и беззвучно рыдаю. Сжимаю кулаки до такой силы, что ногти ломаются и пальцы немеют. Не могу себя успокоить, находясь в состоянии истерики, будто с ума схожу. Паршивое чувство.

Кто-то хватает меня и начинает шатать за плечи, что-то говорит, но я не могу прийти в себя и взять под контроль собственные действия.

Чувствую, что сильные руки прижимают к себе слишком крепко. Головой утыкаюсь в грудь, а руки находят пристанище на спине этого человека, цепко хватаясь за рубашку и сжимая её, что есть мочи.

Чужая ладонь начинает гладить меня по волосам, успокаивая, а вторая всё так же прижимает обмякшее тело.

Наплыв отступает постепенно, медленно прихожу в себя. Руки разжимаются и сползают, лишённые сил. Сразу ощущаю, что тесные объятия растворяются в пространстве и исчезают.

— Щербакова, пошли умоешься, — Ян Дмитриевич смотрит на меня с сожалением и какой-то грустью, жалостью. Ком в горле стоит такой, что ничего не могу ответить. Он берёт мою руку в свою и тянет в сторону туалета. Не в силах сопротивляться, поддаюсь и иду за ним. По дороге смотрю в окно — темнеет уже. Сколько же я тут просидела?

Ян Дмитриевич подводит меня к умывальнику и начинает умывать лицо ледяной водой. Вроде, прихожу в себя, но до сих пор не осознаю происходящего, будто потеряла контроль над телом и речью.

Спустя некоторое время мы сидим в тихой аудитории. Как я тут оказалась? Будто на глазах была пелена всё время, пока преподаватель успокаивал меня.

— Держи, — Ян протягивает мне чашку горячего чая. Он обжигает нежную кожу ладоней, и приятное тепло разливается по всему телу. Шестеренки в голове начинают работать быстрее и, осознавая всё происходящее, снова возникает отвращение к самой себе за безвольность и слабость.

— Теперь рассказывай, что случилось? — его взгляд серьёзный и настойчивый пробирается внутрь моей души, отчего я отвожу глаза на чашку с чаем.

— Что рассказывать? — спрашиваю, как ни в чем не бывало. Будто не было того, что мне хочется, как можно быстрее, стереть из своей памяти.

— Что у тебя случилось? Что довело тебя до такого состояния?

— Ян Дмитриевич, не обращайте внимания. Обычное ПМС. Я же девушка — мне можно, — пытаюсь улыбнуться во все зубы и закрыть разговор глупой шуткой, за которую тут же становится стыдно. Не то, чтобы я не умела шутить, но иногда молола такую ересь, что сама себе шокировалась.

— Ладно, Щербакова, тебе с этим жить, не мне, — он пожимает плечами. Рада, что не начинает расспрашивать. Не привыкла кому-то жаловаться.

Больше никто не нарушает умиротворенной тишины аудитории, только лишь стук чашки об парту и ветер за окном, где уже во всю господствует полная луна.

— Ну что, Щербакова, пошли, — поднявшись со стула, он начинает надевать пиджак. — Провожу тебя до дома, как настоящий джентльмен, — его улыбка, такая искренняя и притягательная, буквально одаривает мою охолодевшую душу заливистым теплом.

— Нет, не стоит, сама дойду, — сразу подрываюсь с места, хватаясь за сумку и направляюсь к выходу.

— Ну уж нет, не дождёшься, — идёт следом за мной. — Время видела? Девять часов уже. Это не обсуждается.

Сказать, что я поражена от того, сколько прошло времени, — ничего не сказать. Стыдно-то как… Провозился со мной целый вечер. Какая же я жалкая. Это, безусловно, слишком задевает меня ещё сильнее.

Вечерняя прогулка, если её можно так назвать, в сторону моего дома начинается в полной тишине. Утром солнце светило настолько, что припекало плечи, а сейчас из-за ветра замерзаю в этой блузке и джинсах. Мурашки бегут табуном по коже, отчего обнимаю себя руками, в попытке немного согреться.

Ян Дмитриевич снимает с себя пиджак, и в мгновение он оказывается у меня на промерзших плечах. Хочу возразить, но встречаюсь с его предостерегающим взглядом и понимаю, что не стоит. Киваю в знак благодарности, руками обхватывая его пиджак и зарываясь в нем, несознательно вдыхая запах. Безумно приятный, такой же как, когда он прижимал меня к себе, пытаясь успокоить. Запах его парфюма чётко врезался в воспоминания. Я и так от подобных мужских запахов просто тащусь, а этот, кажется, теперь ассоциируется с защитой.

Оставшуюся дорогу идем также молча. Теперь чувствую себя куда спокойнее и за это можно благодарить только моего нежданного спасителя. Только вот ком стоит в горле, отчего не решаюсь проронить ни слова. Не похоже на меня. Всегда готова сморозить очередную фигню, а тут как дар речи потеряла. Остается только наблюдать боковым зрением, как уверенно он идёт, засунув руки в карманы темных брюк.

— Пришли, — выдохнула, едва подошли к моему подъезду. — Спасибо Вам. Извините, что пришлось видеть меня такой жалкой и отвратительной, — опускаю свои глаза вниз. Стыдно за то, что было. В такие моменты жаль, что ничего нельзя исправить.

— Щербакова, посмотри на меня, — голос звучит тихо, но требовательно. Боюсь, но поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с ним. Таким глубоким, в котором нет ни капельки осуждения или отвращения ко мне. — Ты ни в чем не виновата. Просить прощения тоже не должна. Ничего не произошло, — улыбается, а я не могу оторвать взгляд и отвечаю тем же.