Сначала повзрослей - Маша Малиновская Страница 3

Та-ак, кажется мой вечер точно перестаёт быть томным.

— Ляг там сзади и отсвечивай, — приказываю ей, а сам сворачиваю к обочине.

3

Евгения

Я не просто на ложусь, а даже скатываюсь на пол. Забиваюсь едва ли не под сиденье, рот ладонью зажимаю, потому что кажется, что даже моё дыхание слышно будет.

А если они его бить начнут? Каким бы большим и сильным этот мужик не казался, он один, а подонков — пятеро.

Только бы он меня им не отдал. Если бросились искать, значит, так просто не отпустят. Если вообще отпустят. Я таких историй по телевизору много слышала. Прикопают в этой же лесопосадке, только перед этим пропустят через ад.

Пожалуйста, кем бы ты ни был, только не отдавай им меня!

Не знаю, сколько в реальности он с ними на улице разговаривает, но я успеваю раз десять точно прошептать Отче наш, зажав крестик в кулаке до боли.

Когда дверь снова хлопает, зажмуриваюсь ещё крепче, боясь вот-вот услышать “выметайся, тебя там ждут” или что хлопнет ещё одна дверь и меня попросту выволочат за волосы.

Но мотор снова тихо урчит, и мы едем дальше. Выдыхаю, и аж чувствую, как кончики пальцев на руках и ногах начинает покалывать.

Не отдал.

— Там плед есть. Укройся, — обращается ко мне. — Зубами стучишь — аж сюда слышно.

— С-спасибо, — вползаю на сиденье снова. И правда зуб на зуб не попадает.

На полке багажника за сиденьем нащупываю мягкую ткань, разворачиваю плед и закутываюсь в него по самый нос, и даже сама не замечаю, как проваливаюсь в сон. Будто в забытье какое-то.

— Эй, Женя, — чувствую, что меня толкают в ногу.

Вскакиваю, не сразу понимая, где я и с кем. Сердце тарахтит, раненую ладонь простреливает болью. Мне требуется несколько секунд, что вспомнить и понять. Мозг будто перегрелся и отключился на время в аварийном режиме, а теперь не может запуститься.

— Что? — голос хрипит, словно горло ободрала или простудилась.

— Мы в Железнодорожном уже. Тебе куда?

Прилипаю к окну, пытаясь различить, где мы находимся. Уже то, что он привёз меня сюда — словно камень с груди.

— Я тут выйду, там общежитие чуть дальше за остановкой, — говорю своему спасителю, а он паркуется возле бордюра за остановкой. — Спасибо вам большое.

— Я не буду читать тебе воспитательную нотацию, девочка, — басит, глядя перед собой. — Но в следующий раз головой думай, куда и с кем ты идёшь тусоваться.

Звучит обидно, хочется возразить, но я понимаю, что он прав. Так оно и выглядит со стороны, и мои оправдания, что Руслан казался хорошим, будут звучать глупо.

Да и не только со стороны.

Ведь реально, если подумать, то что я о нём знала, прежде чем согласиться ехать за город на дачу? Тане ума хватило не поехать, она к тому же маме проболталась, и та строго-настрого запретила.

А я поехала…

И кто знает, что бы со мной сделали, если бы не этот мужчина. Имя которого я, кстати, так и не спросила.

— Как вас зовут? — спрашиваю, уже открыв дверь. — Если не секрет.

— Герман Васильевич.

Сама не знаю почему, но меня вдруг смущает то, что он представляется так официально. Он взрослый, да, намного меня старше, судя по всему. Я толком при свете так и не увидела его лица.

— Ещё раз вам спасибо, Герман Васильевич.

Я выхожу из машины, аккуратно прикрываю дверь и иду за остановку в сторону аллеи. На улице холодно, бабье лето, судя по всему, уже заканчивается.

Людей никого не видно. Машин мало. Тусклый свет от остановки падает недалеко, и уже через несколько шагов я погружаюсь в темноту аллеи. Она короткая, минута — и я выхожу во дворы, а там за домами и общежитие технологического техникума сервиса, в котором я учусь.

Раньше я всегда пробегала эту аллею, когда приезжала поздно с занятий во вторую смену, было страшновато в этом тёмном перешейке между остановкой и дворами, но сейчас, после пережитого, после того, как пришлось бежать по посадке одной в темноте, эта аллейка кажется местом спокойствия и безопасности.

Прохожу через дворы, то там, то тут группками сидит молодёжь. Это даже как-то успокаивает. Внутренняя дрожь ещё прошла не до конца, но произошедшее всего каких-то пару часов назад кажется уже будто бы далёким. Будто не со мной всё это было. Или вообще приснилось.

Прохожу через детскую площадку у крайнего дома и сворачиваю на дорогу к общежитию. Достаю телефон, собираясь написать Тане, чтобы она попросила комендантшу открыть мне двери.

Но вдруг, когда я уже почти сворачиваю к воротам, внутри простреливает острое чувство опасности. Резко остановившись, я всматриваюсь вперёд. Замечаю, что чуть дальше, под деревьями стоит машина. Освещение у общежития достаточно яркое, но автомобиль припаркован так, что сразу не разобрать ни цвет, ни модель.

А когда пытаюсь присмотреться, то внутри ёкает. Серый седан. Как у Руслана…

Делаю шаг назад, прикладывая ладонь к груди, где в страхе колотится сердце. Быстрые тревожные толчки отдаются где-то в горле, и от страха подступает комом тошнота.

Прячу телефон в карман и бросаюсь бегом обратно. Сама не знаю куда, просто бегу, задыхаясь от ожившего недавнего страха.

Куда? В полицию? Я ведь даже… фамилию Руслана не знаю…

Домой хочу, к бабушке, хоть сейчас бы на поезд. Только деньги и документы в общежитии остались. А туда до утра уж точно никак.

Куда же мне идти? Где ночь слоняться?

Хочется остановиться, согнуться пополам и зарыдать, но мне слишком страшно, нужно убежать как можно дальше.

Я возвращаюсь к остановке и забиваюсь в угол. Обычно тут сидит бездомный, тихо спит каждый вечер. Но сегодня его нет, его место займу я.

Прекрасно, Евгения, покорение большого города идёт строго по плану.

Поджимаю под себя ноги, натягиваю рукава, пытаясь согреться, когда слышу рядом знакомый голос:

— И что же опять у тебя приключилось?

4

Герман

— Не, пацаны, не видел, — пожимаю плечами, засунув руки в карманы и нащупав в правом кастет. Хер знает, может ещё отбиваться придётся.

— Точно? — гундит носатый. — Она тут вдоль дороги шла.

— Говорю же, никого не видел. Но я не особенно и осматривался. Давно в дороге — рубает уже. Тут бы не отключиться.

— Ну вы это… если вдруг дальше увидите — маякните может. Переживаем.

— Не в себе, что ли, сестрёнка твоя? — всматриваюсь