Пристрастное наблюдение (СИ) - Николь Фенникс Страница 3

Я вежливо поблагодарила и попрощалась с Сергеем Михайловичем. Комната была прекрасна! Огромная, как все здесь — с размахом! Наверное, бабушкина квартира поместилась бы сюда полностью! С нежными полосатыми обоями и пузатыми глянцевыми вазами.

На кровати сверху пухлых покрывал и подушек для меня лежал белый-белый махровый халат, и полотенца, и зубная щетка с косметическим набором, и тоненькая прозрачная сорочка для сна! Но больше всего меня смутил запечатанный набор кружевных хлопковых трусиков — 7 штук. Мыло из набора пахло просто — божественно! На нем было написано «Лотос и мускус», Made in France. В ванной оно дало пышную жемчужно-розовую пену.

Я с наслаждением вымылась. В запотевшем отражении зеркала я увидела привлекательную девушку с рассыпавшимися по плечам плотными локонами каштановых волос. Зелёные глаза были уставшими и из-за этого казались кристальными. Новая сорочка ласкала тело и моя ровная светлая кожа, кажется, готова была светиться от благодарности. Тонкие запястья, изящные колени и ступни. Мне нравилось то, что я видела. «Щеки толстоваты, — вдруг заупрямилась я и скорчила рожицу своему отражению, — тут, наверное, все девушки холёные и утонченные. Нужно как-то соответствовать».

На кровати я долго ворочалась и не могла уснуть. Меня никак не отпускал вопрос возраста моего брата. С одной стороны, я в машине ещё хотела поговорить с Пантелеевым и даже спросить, почему так вышло, что мама оставила меня в детдоме, вышла за него замуж, родила сына и его, получается, не бросила, а значит — любила? Как и чем ей могла помешать я? Что со мной было не так?

С другой стороны, выспрашивать мне мешала гордость, и я хотела тоже быть или хотя бы казаться такой уверенной. Такой, кого не задевает история жизни матери, и кто знать не желает, почему она так легко отказалась от собственного ребёнка. А теперь же выходило, что этот Олег чуть ли не старше меня! Как это возможно?! Если только… Ну, конечно, Олег мне вообще никакой не брат — это сын Пантелеева и он у него был до знакомства с моей мамой. И за девками вот бегает… — вспомнились слова Сергея Михайловича… и мне почему-то ужасно захотелось тоже ему понравиться. Я как-то даже расслабилась и незаметно провалилась в сон.

Кухню я безошибочно нашла по запаху. На ней, залитой солнечным светом, никого не застала, поэтому нашла кофейник и налила себе напиток. Это оказалось — какао. Посмотрела на стол. Увидела соки в прозрачных графинах. Пожалела, что поторопилась, но налила себе ещё апельсинового. Дальше на широкой столешнице стояли блюда в жестяных блестящих судках. Какие-то подогревались, а какие-то стояли на льду. А рядом с каждым — аккуратные стопки кремовых тарелок. Шведский стол! — догадалась я. Открыла первый, круглый, и обнаружила тёплую рисовую кашу — по ее поверхности золотыми каплями растекалось расплавленное сливочное масло. Я положила себе от души. В следующем контейнере лежали сырники. И я опять расстроилась, что поторопилась. Положила себе один. Дальше я уже не спешила и клала совсем по чуть-чуть, просто так хотелось все попробовать!

Я видела уже такую сервировку. Участвовала в художественном конкурсе в детдоме. Уровень был Всероссийский. Конечно, не выиграла, даже призового места не заняла, но пятьдесят лучших, куда я вошла с моим рисунком, были отправлены в лагерь в Ленинградскую область. И там был шведский стол. Конечно, совсем не такой! И сравнивать нечего. Знаете, что такое каша в детском доме? Это такая серая липкая масса, которая, если перевернуть тарелку останется к ней пристывшей. Яйца были счастьем!

Поэтому взяла еще два ажурных блинчика, брикетики меда, сливового варенья и шоколадной пасты. Несколько ломтиков ветчины и буженины и яйцо, наверное, пашот, лежащее на тосте с авокадо и сёмгой, скрученной в розу. Потянулась за сырами, как услышала за спиной смех.

— Ты так ненавидишь еду, что хочешь всю ее уничтожить? — на меня смотрел, опираясь спиной о косяк, парень, одетый в белую футболку и голубые джинсы.

У него были русые волосы и стальные холодные глаза, как у Сергея Михайловича. Тонкие черты лица, широкие брови и чувственный рот. Он улыбался мне одними губами, а сам внимательно и нагло всматривался в меня. Задержал взгляд на ключицах и остановился на моей груди. Безусловно красивый парень. Вся его небрежная поза говорила о том, что он это хорошо знал, и открытием стало только для меня.

— Нет, ты ещё кого-то тайно провезла из своего детдома, чтобы объедать и тем самым пустить нас с отцом по миру? — он опять скалился в два ряда идеально белоснежных зубов, — Придумай что-нибудь получше, этот план точно провалится.

Со мной так никто никогда не разговаривал. Нет, меня обзывали, и дразнили, и я здорово получала пару раз. Но так униженно я себя никогда не чувствовала. Я смотрела в эти голубые глаза и не понимала, как его рот может быть таким грязным! Но хуже всего было понимание, что я сама виновата. Только я могла так опозориться. Мои чертовы голодные годы, проявившиеся теперь в какую-то дурную ненасытность! Я только быстро заморгала, потому что почувствовала, что слёзы уже близко.

— Ещё и немая… — его взгляд наконец нашел мое лицо, — Чудо, ты разговаривать умеешь?

— Умею, — сказала совсем тихо, — Извините, я не знала, сколько можно взять. Я сейчас все положу обратно.

Я уже встала и начала перекладывать обратно ветчину.

— Сиди, чудо, я пошутил, — остановил он меня, — Я — Олег.

— Женя.

— Да, я что-то слышал от отца, — Олег перешёл от дверей к дальнему углу кухни, где, как оказалось, находилась кофе-машина.

Он стоял, повернувшись ко мне широкой спиной, опираясь одной рукой о столешницу, а другой нажимая на кнопки. Даже несмотря на его свободную позу под белой футболкой угадывались точеные мышцы. По кухне разнесся приятный аромат свежесваренного кофе. Олег, взяв чашку, утонувшую в его большой ладони, сел за барную стойку напротив. Он пил медленно и смотрел на меня не отрываясь. Казалось, что ему нравилось. И напиток, и то, что видел.

— Доброе утро! — послышался знакомый голос и на кухню вошёл Пантелеев, свежий и полный сил, — Значит, вы уже познакомились? Хорошо. А у нас сегодня гости — Марковичи и Алтабаевы. Обещали к восьми приехать на