Ножом в сердце - и повернуть на сто восемьдесят (СИ) - Емельянов Страница 3

— Грейнджер, твоя Тьма меня не получит.

Вдох. Смола застыла, принюхиваясь. Запах такой, как обычно воняют отвергнутые.

— Это пока, — шёпотом, мурашками по коже, ножом в сердце — и повернуть на сто восемьдесят.

* * *

Проснувшись на диване в собственной гостиной, Гермиона первым делом глянула в окно. Уже стемнело. Снова невербально наколдовав циферблат, она увидела время — 20:20.

Это, наверное, какая-то шутка.

В окне вдруг появилось голубое свечение, а через секунду в комнату медленно влетел серебристый олень — патронус Гарри. Он мягко поклонился, подойдя к Гермионе совсем близко, и голосом друга проговорил:

— Помню, что мы договаривались на половину, но я немного опоздаю, Гермиона, прости и скоро буду, до встре…

— Фините.

Ах, да. Она планировала встретиться с Гарри сегодня в баре около её дома. И теперь у неё есть немного больше времени, чтобы привести себя в порядок перед встречей.

Слава Мерлину за хорошие биологические часы в её организме.

В доме было темно, но Грейнджер не было страшно. Детские фобии отошли на второй план. Теперь она не боялась темноты, высоты или узкого пространства. Теперь Гермиона стала бояться себя и того, что она может сделать собственными руками. Или без их помощи.

Она прошла через гостиную к барной стойке и налила себе стакан воды. Аппетита не было совсем. Так было всегда в день принятия зелья. Организм отвергал его, изрыгал из собственных тканей, заставляя температуру повышаться, а потребности притупляться.

В гардеробной Гермиона на долго не задержалась. Выбор пал на простое чёрное платье миди с длинным рукавом, высоким воротником и вырезом на бедре от Изабель Марант и кожаные ботфорты на массивной подошве.

Красная помада, чтобы скрыть искусанные губы, тональный крем и пудра, чтобы убрать синеву под глазами, и румяна — добавить жизни на собственное лицо. Хотя Гермиона знала, что Гарри ей обмануть не удастся, макияж — единственное, что контролировала она самостоятельно. Так она могла, пусть и не по-настоящему быть обычной.

В баре было душно. Полно народу, конечно, сегодня ведь суббота. Грейнджер прошла вглубь, ища глазами свободный столик. Но вместо этого наткнулась на Поттера, который уже сидел за баром и активно махал ей рукой.

— Привет, — она уткнулась ему в шею, обнимая одно рукой за плечи.

— Привет, Гермиона, — ласково, как умел только Гарри. — Как ты? Как себя чувствуешь? Если неважно, мы можем уйти к тебе домой или…

— Всё в порядке, Гарри, я в порядке, — ложь далась почти легко. Только немного дрогнувший голос на последнем слове заставил Поттера сощурить глаза и рывком усадить Гермиону на барный стул.

— Виски и мартини, пожалуйста.

Вот за что она его так сильно любила. За ненавязчивость. Гарри не будет допрашивать. Если нужно, он узнает сам. По её движениям, жестам, голосу и взгляду. Ему не нужен детальный отчёт, чтобы понять, что творится внутри этой хрупкой девушки.

— Представляешь, моё дело теперь ведёт Малфой.

Поттер, похоже, даже не удивился. Только отпил из стакана свой виски, смотря ей в глаза. А казалось, в саму душу.

— Так иронично, — она вертела в руках бокал, играясь пальцами с тонким стеклом, — учитывая, что я грохнула его тётку.

Пауза. Такая тягучая, как резина.

— Это сделала не ты, Гермиона.

— Ну да, не я, — почти шёпотом.

Этот момент почти сразу стёрся за чередой новых вопросов и рассказов. Гарри всё говорил и говорил о том, что у Джинни снова токсикоз и ей плохо почти каждый день, о том, как Альбус только научился считать, а Джордж уже хотел усадить его на метлу.

Рассказы о семье были тёплыми, но теперь такими далёкими для Гермионы. С Джинни они перестали тесно общаться, когда однажды Тьму внутри взбесило громкое поведение крестника Гермионы.

Крёстного сына, блять!

С тех пор она ограничила общение с Джин и малышом Альбусом.

Гарри тогда всё твердил и твердил, что в этом нет ничего страшного, что Грейнджер в силах это прекратить и не сорваться. Но Гермиона уже видела страх в глазах его жены, видела это беспокойство и тревогу, когда у Гермионы вдруг резко менялось лицо.

Этого ей было достаточно, чтобы поставить крест на их отношениях. Она не могла их подвергнуть опасности. Только не их.

Работа в Аврорате с Гарри стала своего рода отдушиной. Там, на тренировках или рейдах, она могла меньше себя контролировать. Ярость, порождая силу, была только к стати. Снаружи хрупкая, как хрусталь, внутри — твёрже алмаза.

Там никто не знал о секрете, который Гермиона Грейнджер хранила уже несколько лет. Узнай об этом Кингсли, её бы упекли в Мунго до конца её дней. Кингсли наверняка бы уверял Гермиону, что это для её же блага, пока однажды она бы не сорвалась и не прикончила кого-нибудь из целителей. И тогда министр бы с чистой совестью засунул её в Азкабан.

Там на Тьму есть свои управы.

Но Гарри был надёжен, как швейцарские часы, а потому секрет дальше не выходил.

— Как прошёл первый сеанс?

— Никак.

Ответ короткий, почти честный. Гермиона умолчала о маленькой детали, на которую с такой охотой откликнулась чернь в её теле. А в голове уже всплывал его первый заданный вопрос.

— На сколько хватает?

Ответ застрял где-то в горле. Стало стыдно. Стыдно признаться, что уже как два месяца она ждала новой порции, как законченная наркоманка.

— На неделю, как обычно, — сипло, почти не своим голосом.

Враньё. На двое суток, может, ещё несколько часов сверху.

Он обернулся. Осмотрел её с ног до головы, останавливая взгляд лишь на мгновение, на ногах — худых и чересчур длинных в этих лосинах.

— Как ты питаешься? Ты выглядишь очень худой.

— Я такой была всегда. Плюс-минус пару килограммов. Чувствую себя нормально, сплю нормально, ем нормально, работаю тоже нормально. У меня все нормаль-но. Давай мне зелье, и я пойду.

Гермиона не заметила, как поднялась с кресла и теперь постукивала пяткой непонятный никому ритм. Малфой понял.

Конечно, понял, он же не тупой.

У неё уже была ломка. И как долго — вопрос риторический.

Он достал из шкафа пузырёк и медленным шагом направился к ней. Откупорил и протянул к ней руку. Гермиона уже было потянулась за зельем, как Малфой вдруг одёрнул руку.

— Открой рот.

Так властно, ровно, холодно. Но с еле заметным вдохом на конце фразы.

Ох, Малфой, не лезь в игру, в которой не знаешь всех правил.

Ведь чернота уже проснулась. Потянулась и замурчала по венам. Всё внутри вдруг очнулось, встряхнулось, пуская ток по аксонам.