Дикие сердца - Джей Ти Джессинжер Страница 3

— Добрый вечер!

— Привет.

— Меня зовут Андреа. Я буду заботится о тебе во время сегодняшнего полета.

Она очень привлекательна, эта Андреа. Если бы я была мужиком, я бы уже думала о том, как она могла бы "позаботиться" обо мне.

Мысль ужасна. Десять секунд в частном самолете, и я уже развращена.

Хорошо, что у меня нет члена. Я бы, наверное, помахала им перед лицом этой бедной женщины перед взлетом.

— Эм... спасибо?

Она улыбается выражению моего лица. — Первый раз летите частным рейсом?

—Ага.

—Что ж, тебя ждет угощение. Если тебе что-нибудь понадобится, просто дай мне знать. У нас полный бар и большой выбор еды и закусок. Хочешь плед?

Когда я колеблюсь, она добавляет: — Они из кашемира.

Я фыркаю. — Только кашемир? Я надеялась на крошку альпаки.

Не сбиваясь с ритма, она говорит: — У нас есть викунья, если ты предпочитаешь ее.

— Что такое викунья?

— Животное типа ламы из Перу. Они немного похожи на верблюдов, но симпатичнее. Их шерсть самая мягкая и дорогая в мире.

Она серьезна. Эта деваха не издевается надо мной. Я смотрю на нее с открытым ртом, потом улыбаюсь. — Знаешь что? Я просто выберу хороший, старомодный кашемир, спасибо.

Она улыбается мне так, словно я только что оплатила ей целую неделю. — Конечно! Хочешь что-нибудь съесть или выпить перед отлетом?

Что за черт. Я в отпуске. — У вас есть шампанское?

— Да. Вы предпочитаете "Dom Perignon", "Cristal, Taittinger " или "Krug"?

Она ждет, пока я приму решение, как будто у меня есть подсказка, затем предлагает: — Мистер О'Доннелл предпочитает "Krug Clos Ambonnay".

Я хмурю брови. — Кто такой мистер О'Доннелл?

— Владелец этого самолета.

А. Мой будущий шурин. Ирландец, судя по всему. Очевидно, очень богатый ирландец. Ему, вероятно, девяносто лет, у него слабоумие и нет зубов.

Моя сестра такая корыстная.

Я говорю стюардессе, что буду пить "Krug Clos Ambonnay", затем спрашиваю, куда, черт возьми, мы направляемся.

С невозмутимым лицом она беззаботно говорит: — Я действительно понятия не имею.

Затем она поворачивается и уходит, как будто все это совершенно нормально.

Девять часов спустя я расправляюсь с двумя бутылками шампанского, смотрю три фильма с Брюсом Уиллисом и документальный фильм о знаменитых барабанщиках, наслаждаюсь неопределенной продолжительностью сна и разваливаюсь на стуле, пуская слюни на толстовку, когда возвращается Андреа и радостно сообщает, что мы скоро приземлимся.

— Дай угадаю. Ты все еще не знаешь, где мы.

— Даже если бы я знала, мисс Келлер, я не смогла бы вам сказать.

Она говорит это доброжелательно, но выражение ее лица недвусмысленно дает понять, что ее работа окажется под угрозой, если она проболтается.

Или, может быть, что-то более важное, чем ее работа ... например, ее жизнь.

Или, может быть, об этом говорят две бутылки шампанского.

Когда она исчезает в проходе, я поднимаю занавеску и выглядываю наружу. Вверху чистое голубое небо. Внизу зеленые холмы. Вдалеке длинная полоса голубой воды переливается в лучах послеполуденного солнца.

Это океан. Атлантический? Тихий? Может быть, Мексиканский залив?

Самолет начинает снижаться для посадки. Похоже, мы направляемся к острову недалеко от побережья.

Наблюдая, как земля поднимается нам навстречу, у меня возникает мрачное, сильное предчувствие, что, куда бы я ни направлялась, пути назад нет.

Позже я вспомню это чувство и удивлюсь его точности.

2

Кейдж

Мужчина, стоящий напротив моего стола, высокий, неуклюжий и молчаливый.

Одетый во все черное, включая тяжелое шерстяное пальто, расшитое словно бисером от вечернего дождя, он смотрит на меня бесстрастным взглядом, который каким-то образом также передает способность к крайнему насилию.

Или, может быть, я так думаю только из-за его репутации. Мы встретились впервые, но этот человек — легенда в Братве.

Почти такая же легенда, как и я.

Я говорю по-русски: — Присаживайся, Малек. Я указываю на стул рядом с ним.

Он отрицательно качает головой, что меня раздражает.

— Это было не предложение.

Его зеленые глаза вспыхивают. На его челюсти дрогнул мускул. Его большие руки на мгновение сжимаются в кулаки, затем снова разжимаются, как будто ему нужно что-то разбить. Но он быстро сдерживает свой гнев и садится.

Очевидно, ему так же мало нравится, когда ему отдают приказы, как и мне.

Некоторое время мы молча смотрим друг на друга. Часы на стене зловеще тикают, словно отсчитывая время до взрыва.

Он не произносит вежливых приветствий. Нет ни приятной светской беседы, ни попытки познакомиться. Он просто сидит и ждет, терпеливый и безмолвный, как сфинкс.

Я чувствую, что так могло бы продолжаться вечно, поэтому я начинаю. — Мои соболезнования в связи с твоей потерей. Твой брат был хорошим человеком.

Он отвечает по-английски. — Мне не нужно твое сочувствие. Я хочу, чтобы ты сказал мне, где я могу найти человека, который убил Михаила.

Я удивлен, что у него нет ни малейшего акцента. Его голос низкий и ровный, такой же бесстрастный, как и его глаза. Только пульс, бьющийся сбоку на его шее, свидетельствует о человечности.

Я еще больше удивлен, что он осмелился говорить со мной с таким откровенным пренебрежением.

Мало кто настолько глуп.

Моим голосом, таким же холодным, как и мой взгляд, я говорю: — Если ты хочешь разрешения действовать на моей территории, я советую тебе проявить ко мне уважение.

— Мне не нужно твое разрешение. Я не проявляю уважения, если оно не заслужено. И я здесь только потому, что мне сказали, что у тебя есть необходимая мне информация. Если это неверно, перестань тратить мое время так прямо и скажи.

Ощетинившись, я стискиваю зубы и рассматриваю его.

Обычно я бы застрелил человека за такое неуважение. Но у меня и так слишком много врагов. Последнее, что мне нужно, это армия Братвы из Москвы, спускающаяся на Манхэттен с намерением отделить мою голову от тела, потому что я похоронил злобного Палача, который служит их королю.

Не то чтобы они могли. Даже этот огромный бородатый мудак, сидящий напротив меня, не сравнится с моими навыками. Если бы я решил убить его, у него не было бы ни единого шанса.

Кроме того, если он уберет Деклана О'Доннелла, главу Ирландской мафии и человека, которого я бы очень хотел видеть мертвым, Малек окажет мне солидную услугу.

Но все же.

Мой дом, мои правила.

И правило номер один — прояви ко мне уважение или истечешь кровью на ковре, ублюдок.

Мой голос убийственно тих, я выдерживаю его взгляд и говорю: — Ирландцы убили моих родителей и обеих моих сестер. Поэтому, когда я говорю, что понимаю, что ты чувствуешь, я говорю от своего имени. Но если ты продолжишь вести себя как невоспитанная сука, я отправлю тебя обратно в