Тина Сескис - Шаг за край Страница 3

Фрэнсис по природе своей была стоиком. Она безудержно старалась, приучая Кэролайн к груди, пока у нее соски не закровоточили и нервы не истрепались. Она твердо решила, что относиться к обеим малышкам будет одинаково: теперь–то уж придется, они обе тут. В конце концов у одной из медсестер лопнуло терпение и на четвертый день она дала Кэролайн бутылочку, заявив, что нельзя допустить, чтобы девочка умерла с голоду. Кэролайн яростно накинулась на соску своим маленьким ротиком вопреки всему, тогда как Фрэнсис ощутила что–то вроде поражения: вот и еще одна связующая ниточка оборвалась.

В последовавшие за этим месяцы, когда вес Кэролайн быстро сравнялся с весом Эмили, она окончательно полюбила бутылочку. Ручки и ножки у нее округлились, сама же она обрела вид пухленький: все складочки на коже, полные красные щечки, — к чему Фрэнсис усиленно заставляла себя относиться с приязнью. Так и казалось, будто Кэролайн никак не хватало быстроты, с какой она росла, она никак не могла дождаться, чтобы превзойти Эмили, — даже в таком нежном возрасте. Кэролайн первой стала ползать, первой пошла, первой стала плеваться в лицо матери твердой пищей. Фрэнсис натерпелась с ней хлопот.

Подрастая, близняшки становились все более похожими друг на друга. К трем годам они утратили младенческий жирок, волосы у них отросли густыми и прямыми, и Фрэнсис делала им незамысловатые хвостики. Одевала она их одинаково: именно так поступали в семидесятые годы, — и сестер было трудно отличить.

Выдавали их только характеры. Эмили, казалось, родилась радостной и спокойной, ей по плечу было идти в согласии с миром и извлекать лучшее из того, что попадалось по пути. Кэролайн вела себя нервно: не выносила сюрпризов, ненавидела делать что–то не так, как ей самой того хотелось, бесилась от громких звуков, но больше всего не терпела непринужденную любовь матери к сестре. Кэролайн, в те времена все еще слывшая чудом спасенной, обратилась за поддержкой к отцу, но Эндрю, похоже, смутно понимал свою роль родителя и уклонялся от нее, будто исполнение ее требовало от него большей живости, чем он на самом деле обладал. Кэролайн оставалось только взирать на семью со стороны, словно бы на самом деле она и не собиралась находиться в ней. Фрэнсис тщательно следила, чтобы никто из сестер никогда не ходил у нее в откровенных любимицах: близняшки ели одно и то же, носили одно и то же, их одинаково целовали на сон грядущий, однако каждая чувствовала, какой гаргантюанской ценой обходится это матери, и на каждую из сестер это ложилось бременем.

В жилом квартале Честера стоял холодный промозглый день, и пятилетние близняшки скучали. Их мать отправилась за провизией, за детьми, считалось, приглядывал Эндрю, который вполуха слушал репортаж о футбольном матче по трещавшему радиоприемнику, который он принес из своего сарайчика. Но Эндрю давно как исчез на кухне еще разок позвонить по телефону, догадались девочки: отец обычно так и делал, когда матери не было дома, — а им еще более скучно стало собирать по кусочкам пазл без помощи отца. Они разлеглись по разные концы коричневого бархатного дивана и бесцельно лягали друг друга ногами — не так уж безболезненно, — их одинаковые платьица из красной шотландки задирались до бедер, а шелковые гольфы сползли на голени.

— А–а–а‑а‑а, папочка! — вопила Кэролайн. — Эмили меня стукнула. Пааапочка!

Эндрю просунул голову в кухонную дверь, потянув за собой провод от висевшего на стене телефона, пока тот едва не натянулся струной.

— Папочка, я этого не делала, — правдиво заявила Эмили. — Мы просто играем.

— Эмили, перестань, — мягко произнес он и вновь скрылся в кухне.

Кэролайн выпутала свои ноги из–под ног сестры, улеглась поперек дивана и больно ущипнула ту за руку повыше локтя.

— Нет, делала! — прошипела она.

— Папочка! — взвизгнула Эмили.

Вновь показалась голова Эндрю, на этот раз уже сердитого:

— Эй, парочка, а ну прекратите! — прикрикнул он. — Я по телефону разговариваю. — И с этими словами захлопнул кухонную дверь.

Поняв, что отец не собирается встать на ее защиту, Эмили перестала плакать и неслышно пошла через простор чистого бежевого ковра к кукольному домику в дальнем конце комнаты, у дверей в патио. Это была любимая игрушка Эмили, хотя она и не принадлежала ей одной: как и большинством игрушек, домиком приходилось делиться, и Кэролайн обожала переносить всю мебель не в те комнаты или, что еще хуже, вообще забирала ее всю, давая грызть собаке. Кэролайн последовала за сестрой и заискивающе предложила: «Давай в мишек поиграем», — на что Эмили согласилась, хотя и не очень–то доверяла порывам сестры. Они принялись за свое, устроили мишкам чаепитие и даже вполне мило поиграли в течение нескольких минут. Как раз когда Кэролайн успела наскучить их полуигра и она ушла на кухню в поисках отца, Эмили услышала, как перед гаражом, составлявшим левое крыло их загородного дома, остановилась машина.

— Мамочка! — Эмили соскочила с дивана и через всю гостиную бегом пустилась к прихожей, расслышав, что та открыла входную дверь.

Кэролайн возвращалась из кухни, где угостилась печеньем на солодовом молоке из жестяной коробки, стоявшей в шкафчике рядом с плитой. Отец быстренько повесил телефонную трубку и позволил ей взять печеньице, что девочку удивило, поскольку скоро наступало время пить чай. Только она откусила у печенья в виде коровы голову, рассчитывая посмаковать оставшуюся часть, как вдруг засунула в рот все печенье разом, стараясь съесть его побыстрее. Когда Кэролайн добралась до прихожей, смахивая с лица крошки, то увидела, как ее сестра–близняшка несется по гостиной прямо на нее. Поначалу она инстинктивно собралась было двинуться в сторону, уступив дорогу.

— Мамочка, здравствуй! — выкрикнула Эмили.

Фрэнсис уже опускала покупки на пол, готовясь раскрыть объятия обеим дочерям. Но Кэролайн, увидевшей, как радуется Эмили и как радуется в ответ их мать, захотелось отгородиться от так рассердившей ее сцены. Опустив на оранжевый коврик посреди залитой солнцем прихожей последний пакет, Фрэнсис подняла голову и увидела, как Кэролайн захлопнула дверь в гостиную — плотно и в точно выбранный момент. А затем она увидела, как Эмили летит к ней сквозь дверное стекло и услышала звук, будто бомба грохнула.

Эндрю гонялся за Кэролайн вокруг овального обеденного стола, а Фрэнсис вытаскивала осколки стекла из лица, рук и ног Эмили. Каким–то чудом порезы Эмили по большей части оказались поверхностными, но все равно Кэролайн была отправлена к себе в комнату до чая, невзирая на старания Эндрю убедить жену, мол, Кэролайн не соображала, что может произойти. Она еще слишком мала, твердил он, и никак не могла сделать такое нарочно, так что ей вполне можно позволить спуститься вниз. Однако Фрэнсис была непреклонна: такой ярости она еще в жизни не испытывала.