Ирина Лобановская - Бестолковая любовь Страница 3

На первом курсе Жанна надумала жить по-новому, прежних ошибок больше не совершать и переписать набело свое черное и скучное прошлое. Красотой она не блистала, зато брала разумностью, самонадеянностью и отчаянным, вырвавшимся на весеннее приволье желанием бескрайне свободной жизни. А оно, это желание, спрятать никому никогда еще не удавалось, и поэтому противоположный пол шагает на такое откровение завороженно и смело, как на зеленый волшебный огонек светофора.

Жанна быстро натренировалась, овладела нехитрым искусством любви, все испытала, сделала два аборта и вдруг обратила внимание на Виталика. Его все так, и только так называли — Виталик, до того он был мягкий, тихий и застенчивый. Из этаких веревки вить… Правда, первая попытка свить с ним гнездышко почему-то сорвалась. Нежданно-негаданно.

Жанна родила сына и радостно сообщила об этом Виталику. Тот нежно улыбнулся и доброжелательно заметил:

— Ты молодец!

Жанна удивилась. Нет, не выданной ей характеристике. Что она молодец, Жанна не сомневалась ни секунды, но она ждала продолжения. Точнее, предложения. Она сама его уже сделала первой в виде сына.

Жанна не задумывалась, хотя стоило бы, над тем, что Виталик Бакейкин, который жил в общежитии — он приехал в Москву с Дальнего Востока, — давно в курсе ее бурной жизни. И как-то не учла, что приятели не раз заявляли ему открытым текстом:

— Ты не будь, дружок, идиотом! Смазливых подстилок в своей жизни еще встретишь навалом. А Жанкины требования… Плюнь ты на них! Попахивает испорченной рыбой, упорно добивающейся, чтобы ее съели.

Насчет подстилок в своей жизни Виталик тоже не сомневался. А потому не спешил.

— Сын ведь у нас! — горделиво и слегка заискивающе сказала ему Жанна.

— Не мой! — ласково и мягко отозвался покладистый Виталик.

— А чей же? — немного растерялась Жанна.

— Тебе виднее, — скромно и добродушно заметил папаша.

И Жанна поняла, что поставила не на ту лошадку. Зря старалась. Без толку мучилась. Понапрасну рожала ребенка. Все впустую… А ведь она уже обнадежила ошеломленных поступком дочери родителей, что с минуты на минуту выйдет замуж и что у мальчика есть отец, который счастлив появлению на свет сына…

Но на другую лошадку ставить было поздно. Во-первых, с ребенком на руках не до скачек, во-вторых, весь институт наслышан о Жанкиных похождениях, а в-третьих… В-третьих, она внезапно осознала, что лучше мужа, чем этот мирный Виталик с его всегда детски распахнутым круглым взором, ей не найти. И нужно долбить в одну цель.

«Изменить я Бакейкина не изменю, — подумала Жанна, — поэтому постараюсь его использовать в личных целях». Это была неплохая идея, родившаяся в сообразительной головке.

Когда-то мать учила Жанну:

— Найдешь для себя мужчину, облюбуешь его — и бей в одну точку! Обхаживай да выгуливай его возле своего дома. Прицельно! На других уже больше не смотри. Этот — и никакой другой! А как только он поймет, что он единственный для тебя…

— То моментально смоется с концами! — весело заключила Жанна.

— Да ну! — с досадой махнула рукой мать. — При чем тут смоется? И что у тебя за жаргон? Слушать противно!

— Не нравится — не слушай, — тотчас надерзила Жанна.

Она как раз в то время вышла из повиновения — уже училась на первом курсе. И ей нравилось ощущать себя свободной, как желтый воздушный шарик, вырвавшийся из руки зазевавшегося ребенка.

Мать нахмурилась. Стала резкой, недовольной. Всем нравятся лишь вежливые люди. И не важно, что они думают о тебе, эти вежливые, главное — как они с тобой говорят.

— Ты меня оборвала, дай мне договорить. Для мужчины самое важное — осознать свою единственность, неповторимость. И тогда на этом можно и нужно умело сыграть. Только не переиграй!

Жанна отмахнулась. В то время она уже жирно, раз и навсегда перечеркнула старые родительские правила. Мечтала о своих собственных. А вот потом, позже, когда родился Сева, вдруг вспомнила и осознала: а ведь, кажется, мать тогда, два года назад, была права… И срочно взяла материнский совет на вооружение.

Поскольку Жанна училась, по утрам с малышом сидела мать. Она не работала. А Жанна продолжала встречаться с Виталиком. Частенько вечерами наведывалась к нему в общежитие. И полюбила повторять:

— Величайший подвиг — это материнство. А отец — всегда только случайность.

Все общежитские возмущались:

— Ты что, Виталик, неужели в нее втрескался?! Или не соображаешь вовсе? Зачем она тебе, эта пустозвонка?

Виталик молча, застенчиво улыбался.

И тогда Жанна отважилась на новый опрометчивый шаг — родила второго сына… Чтобы жизнь не оказалась упускаемой и даже упущенной возможностью.

Общежитие заклокотало и вспенилось, как неловко открытое шампанское. Родители Жанны были близки к инфаркту, но устояли. Они успели уже очень привязаться к Севочке, а оставить его на руках у этой мерзавки — как повторяла мать — нет, не дождется дочка такого!

Зато Жанна дождалась совсем другого. Приближалось распределение, грозное и страшное, вроде весеннего обвала в горах. Возвращаться на родной Дальний Восток к маме и папе Виталик Бакейкин не планировал даже в самом черновом и черном варианте, а у Жанниных родителей имелась неплохая квартирешка на улице Вавилова в кирпичном доме. И Виталик сделал Жанне-пустозвонке долгожданное предложение. Потому что все приходит к тому, кто умеет ждать.

— Сдурел?! — дружно возопило все общежитие.

— Она мать моих детей, — с торжественной скромностью и некоторой патетикой объяснил свой рациональный поступок Виталик.

Глава 3

Сева рос странным мальчиком.

Когда ему исполнилось два года, мать стала твердить: если у тебя появится младший брат или сестра — надо с ним всем делиться. Все лучшее отдавать ему. Быть щедрым, а не эгоистом.

Сева хорошо усвоил материнское наставление и искренне решил его выполнить. Когда у него родился братец Коленька, Сева стал ему, грудному, отдавать свою еду: пирожки, картошку, кашу… Усердно кормил из ложки и удивлялся, почему братик усиленно крутит головенкой, морщится и ничего не берет в рот. Капризный такой… Еще и орет…

Бабушка вовремя увидела эти кормежки и пресекла их раз и навсегда, но Сева сильно удивился: ведь он делал все в точности так, как его учила мать.

Учительница младших классов, в своей неизменной манере бури-урагана, сказала как-то детям:

— Надо думать о товарищах! На лбу у себя написать — «думай о товарищах»!

Родители думали, что Сева сделал это в качестве стеба, но он понял все буквально, несмышленыш еще… И послушался в прямом смысле. И написал — перед зеркалом… И продемонстрировал училке. Она почему-то громко ахнула и посмотрела на него странным долгим взглядом. Потом Севу отправили мыть лоб и даже зачем-то вызвали в школу родителей.