Уоррен Адлер - Война Роузов Страница 3

— Если только не тратить все деньги разом, — он указал на статуэтку, завернутую в промокшую газету.

— Это и вас касается, — она рассмеялась, и он заметил, что глаза у нее на самом деле карие: тусклый дневной свет превратил их из зеленых в золотисто-коричневые.

— Ну, мне просто нравятся старинные вещи. Когда-нибудь им не будет цены. Как вот этим статуэткам.

— Но сыт ими тоже не будешь.

— К сожалению, нет. Так что теперь придется избегать искушений. Лучше держаться подальше от распродаж, — сказал он ей. — Юридический факультет в Гарварде очень дорог. Мои старики вносят плату за обучение, но за проживание я должен платить сам.

Они все еще стояли рядом в маленьком дверном проеме, и он чувствовал ее дыхание на своей щеке. Какой-то ток уже бежал между ними. Что-то чудесное и таинственное. Он ощутил, что она тоже знает об этом.

— Не отдавайте его никому, — сказал он просительным тоном. В конце концов, это же символ их встречи. — Хотя бы пока.

— Он теперь мой, — она надула губы в насмешливом сарказме, подняв статуэтку над головой, словно биту.

— Они ничего не стоят один без другого, — объяснил он. — Это неразлучная пара.

— Я разбила вас в пух и в прах, — настаивала она.

— Битва еще не закончена, — прошептал Оливер, не уверенный, услышала ли она его слова за шумом дождя.

— Пока нет, — согласилась девушка, улыбаясь. Значит, все-таки услышала.

ГЛАВА 2

Через окно мансарды на третьем этаже Энн увидела, как он открыл боковую дверь гаража. Держа в руках ящик с инструментами, он зашагал по мощенной плитами дорожке по направлению к дому. Оранжевый луч неяркого сентябрьского солнца задрожал на металлической поверхности инструментов, аккуратно уложенных в ящике. Испугавшись этой внезапной вспышки света, она отступила из мансардной ниши с колотящимся сердцем.

Полагая, что находится вне поля его зрения, она следила за тем, как он остановился, чтобы прикрепить побег английского плюща, упавший с высокого кедрового забора. Этот забор проходил позади ряда вечнозеленых восточных туй, отделявших заднюю часть сада от соседнего участка.

Ей редко удавалось рассматривать его так внимательно: мешали природная застенчивость и неуклюжая робость. Кроме того, она была уверена, что Оливер Роуз видит в ней всего лишь неотесанную провинциалку из Джонстауна, Пенсильвания, если вообще уделяет хоть каплю времени, чтобы взглянуть на нее серьезно.

Одетый в бежевые вельветовые брюки и полинявшую голубую рубашку, он странным образом совершенно не походил на человека, который большую часть своего свободного времени работает руками. Даже в своей подвальной мастерской, окруженный аккуратно развешанными слесарными и столярными инструментами, уложенными в маленькие стеклянные контейнеры гайками, болтами, гвоздями и шурупами, рядом с циркулярной пилой, токарным станком и огромным множеством других механических штучек, он никак не мог выйти из своего профессионального образа, оставаясь вашингтонским адвокатом. Или, как он сам себя называл, «просто занудой-барристером».[8]

Мягкое осеннее солнце золотило его волнистые, преждевременно побитые сединой волосы, по-прежнему длинные, несмотря на новую моду. Густые усы немного неровного цвета и черные, как смоль, брови придавали ему внешность английского Омара Шарифа,[9] но сходство тут же исчезало, стоило расцвести его широкой улыбке, а голубым глазам заиграть на свету, выдавая ирландское происхождение их владельца.

Если бы Оливер мог узнать о том глубоком интересе, который она питала к нему, он был бы, конечно, польщен, но также и встревожен. Энн сама была напугана. Чувство подкралось к ней, словно грабители, которые, как ее предупреждали, рыскают по улицам Вашингтона. Конечно, не в этом районе, не в Калораме, где посольств и дипломатических миссий почти столько же, сколько и частных особняков, и который охраняется целой армией специальной полиции. Это недавно приобретенное ею чувство снобизма по отношению к соседям веселило ее, когда к ней возвращалась способность мыслить логически. Ее захватила, решила она, с трудом отрывая взгляд от мансардного окна, юношеская страсть, какой-то эмоциональный порыв, едва ли приличествующий двадцатидвухлетней женщине. В конце концов, несмотря на радушный прием, который оказала ей семья Роузов, она всего лишь помощница по хозяйству. Хотя утверждать так, понимала Энн, значило бы обидеть Роузов. Они старались изо всех сил, чтобы она чувствовала себя членом семьи, а бесплатные проживание и питание, получаемые ею в обмен на какую-то почти неопределенную «помощь», помогали ей копить деньги, необходимые на то, чтобы продолжать изучение истории в Джорджтаунском университете.

Внезапно оглядев свою комнату, она не смогла сдержать веселого смеха, вспомнив невзрачный текст объявления, предлагавший «проживание и питание», на которые она польстилась, просматривая колонки предложений в «Вашингтон пост».

Барбара рассказывала ей о каждом предмете с видом опытного музейного гида. Энн совершенно ничего не понимала в антиквариате. Но проживание среди всех этих обломков истории возбудило в ней живой интерес, и она порой задумывалась над тем, как жили и что чувствовали окружавшие себя ими люди из прошлого.

В одном углу комнаты стояла кровать в виде саней, примерно 40-х годов XIX века; рядом с ней находился инкрустированный красным деревом стол в стиле ампир, на котором стояла лампа с абажуром из тончайшего шелка в стиле Art Nouveau,[10] охраняемая стаффордширской фарфоровой дояркой, попавшей сюда из коллекции с нижнего этажа. У одной стены помещались двойной комод, украшенный замысловатыми фестонами из позолоченной бронзы, и французская bibliothèque[11] со стеклянными дверцами. Возле мансардной ниши разместился складной английский письменный стол, на котором нашла себе место лампа-«молния».

— У нас прямо колени начинают трястись каждый раз, когда мы проходим мимо очередной распродажи антиквариата, — объяснила Барбара. — Аукционы манят нас, как наркотик. Мы даже познакомились на одном из них. А теперь вещи просто некуда ставить.

— С ума сойти, — ответила Энн.

— Мы увлекаемся этим с незапамятных времен, — продолжала рассказывать Барбара, — но, говорят, настоящие коллекционеры никогда не могут остановиться. А может, мы просто боимся остановиться… — ее голос слегка дрогнул и пресекся, словно она внезапно испугалась, что может проговориться о чем-то личном. — Как бы там ни было, — продолжала она вновь окрепшим и повеселевшим тоном, — у вас есть возможность подружиться со всеми обитающими здесь духами прошлого.