Фэй Уэлдон - Судьбы человеческие Страница 3

Теперь, конечно, можно говорить, что слава Клиффорда поднялась не столь уж стремительно. Но стремительно взлетают — и сгорают — лишь метеориты. Или, скажем иначе: Клиффорд Уэксфорд летал и жужжал вокруг своего босса, сэра Лэрри Пэтта, как шмель летает вокруг банки с медом, стремясь попасть внутрь. Выставка Босха была, так сказать, родное, выношенное дитя Клиффорда, плод его мысли. В случае успеха Клиффорд пожинал бы заслуженные плоды уважения и доверия, в случае неуспеха — сэр Лэрри Пэтт пожинал бы залп обвинений, а Леонардос понес финансовые потери. Клиффорд работал, а следовательно, рисковал. Он понял, как не мог бы понять этого человек поколения его босса, пользу и власть «пресс-релиз» и всяческой информационной шумихи: этот ореол славы, это внимание, этот шум вокруг его персоны стоил более, чем внутренняя ценность произведения искусства. Если деньги можно заработать, то их необходимо и потратить, и наоборот: чтобы заработать, нужно немало затратить. Клиффорд понимал это, как и то, что не суть важно, хороши или плохи картины или скульптуры сами по себе: если никому не известна истинная ценность искусства, то неизвестно, что есть истинное искусство. Итак, Клиффорд продвинул Леонардос из первой половины века во вторую — и даже еще, далее; он сам явился тем ключом к успеху, что обеспечил Леонардос процветание в течение еще четверти века. Сэр Лэрри видел это, однако нельзя сказать, чтобы это ему нравилось.

Энджи пробиралась через перешептывающуюся, жужжащую, блестящую толпу, прогуливающуюся под страшными фантазиями Босха и опустошающую бокалы с коктейлем (сахар куском, апельсиновый сок, шампанское, бренди). Она пробралась и сказала:

— Ее зовут Хелен. Она — дочь некоего багетного мастера.

Энджи полагала, что достаточно уничтожила Хелен этой характеристикой. В этом блестящем мире изготовители багета вряд ли были достойны даже упоминания. Энджи уже предопределила интересы Клиффорда, которые должны были прежде всего касаться богатства и положения семьи. И ошиблась. Клиффорд, как, впрочем, и все, желал истинной любви. Он очень старался увлечься Энджи, но у него не получилось. Ему искренне не нравились ее ломанье и снобизм. Он понял, что женитьба на Энджи потребует от него слишком больших перемен в привычках и образе жизни. Он уже теперь предвидел, как она будет кричать на прислугу, ядовито сплетничать о всех женщинах, которыми он рискнет восхититься, устраивать сцены и раздувать свои детские капризы.

— «Дочь некоего багетного мастера»… — возмущенно проговорил Клиффорд, — а под «багетным мастером» ты, вероятно, понимаешь гениального художника Джона Лэлли? Я как раз договорился о его выставке.

Бедняжка Энджи поняла, что еще раз показала свое невежество и сказала что-то не то. По-видимому, изготовители багета в этом мире почитались. Энджи беспокоило, что Клиффорд — по крайней мере, в ее понимании, был столь непоследователен в своих приверженностях и антипатиях. Успех, которым пользоваться имели право, по мнению Энджи, лишь богатые и красивые — или же богатые и знаменитые — Клиффорд был способен признавать за всякого рода иной публикой не соответствующей этой категории: нищими поэтами, исписавшимися, престарелыми писаками с трясущимися руками или, например, художницами в диких одеяниях типа кафтанов. Всю эту публику Энджи и в голову не пришло бы, например, пригласить на обед или просто удостоить взглядом.

— Но что в них талантливого? — спрашивала она обычно.

— Их оценят в будущем, — просто отвечал он, — если не в настоящем.

Откуда он может знать это, думала Энджи. Но, по-видимому, он знал.

Если бы Энджи хотела угодить Клиффорду, ей следовало бы десять раз подумать, прежде чем что-то сказать. Он был враг спонтанного, необдуманного. Она знала это — и тем более желала его. Она нуждалась в Клиффорде, она нуждалась в нем на завтрак, на ланч, на обед и во время чая. Она хотела его навсегда.

Бедняжка Энджи! Это была любовь, ничего не поделаешь.

Да, она была тщеславной и недоброй; но можно пожалеть ее, как можно пожалеть любую женщину, влюбленную в мужчину, который не любит ее, но при этом прикидывает, стоит или нет жениться на ней, и тянет время, и заставляет ее мучиться и предпринимать все новые безуспешные попытки заинтересовать его.

— Так, значит, она — дочь Джона Лэлли! — Клиффорд был занят своими соображениями и, к изумлению и горю Энджи, тотчас же покинул ее и пошел через зал по направлению к Хелен.

Сам Лэлли этого не мог видеть, что было Клиффорду на руку. Джон Лэлли в это время ошивался возле бара с дикими глазами, всклокоченными волосами и искаженным от гнева лицом. В последующие двадцать лет Джону Лэлли предназначено было стать наиболее знаменитым художником нации, но тогда этого никто (кроме Клиффорда) не знал. Я могу гордиться тем, что подозревала это. У меня хранится небольшой рисунок Лэлли в туши: сова, пожирающая ежа. Я когда-то купила его за 10 шиллингов — и это было весьма дорого. Теперь его стоимость оценивается в тысячу сто фунтов, и она непрерывно растет.

Хелен подняла глаза и встретила взгляд Клиффорда. У Клиффорда была интересная особенность: все, что привлекало его взгляд, оживляло и без того интенсивный голубой их цвет; и вот теперь глаза его были необыкновенно голубыми.

«Какие голубые глаза, — подумала Хелен. — Будто нарисованы…» — Она не успела додумать и испугалась.

Она стояла совсем одна, среди болтающей, нарядной, модной толпы; среди людей, которые в большинстве были старше ее, хорошо знали, как себя вести, как и что думать и что чувствовать, и была абсолютно беззащитной (или так, по крайней мере, казалось). Возможно, взглянув в эти голубые-голубые глаза, она увидела свое будущее и испугалась.

А возможно, она увидела будущее Нелл. Любовь с первого взгляда — достаточно реальная вещь. Она случается, и чаще всего, — между совершенно разными по сути людьми. По моему мнению, Хелен и Клиффорд явились как бы актерами второго плана в драме жизни Нелл — нет, вовсе не на первых ролях, как мы все предпочитаем думать о себе. И я верю, как я уже говорила, что выход Нелл на сцену жизни был задуман творцом именно в этот момент: когда Клиффорд и Хелен просто стояли и смотрели друг на друга. Клиффорд был настроен решительно, а Хелен была испугана, но они уже знали свою судьбу. Судьбу любить и ненавидеть друг друга — до конца дней. Последующее воссоединение плоти с плотью, как бы чудесно это ни было, было уже несущественно. Нелл пришла в этот мир через любовь; тот переход из нематериального в материальное, что осуществляется посредством полусознательного, полубессознательного процесса, который мы называем сексом, был неизведан для Хелен, но все, что знали об этом Хелен и Клиффорд, можно выразить коротко: чем раньше они окажутся в объятиях друг друга, тем лучше. Впрочем, для некоторых счастливчиков из нас это не составляет сомнений.