Адриана Триджиани - Лючия, Лючия Страница 3

— Тетушка Лю, — зовет Кит.

Дверь подпирает бронзовая статуэтка котенка.

— Входи, дорогая.

Кит осторожно открывает дверь:

— Я принесла… — Она с благоговением разглядывает похожую на страну чудес комнатку, набитую сокровищами.

— Что, дорогая? — спрашивает из кухни тетушка Лю.

— Торт, — говорит Кит. — Из «Розовой чашки». Очень вкусный. Я писала об этом кафе. У них всегда свежая выпечка. Надеюсь, вам понравится.

— Я много раз там бывала. Действительно превосходная кондитерская.

Пока тетушка Лю на своей крохотной кухоньке выключает свистящий чайник, Кит рассматривает комнату. Высокие потолки; старинная люстра направлена вбок, так что ниша в противоположной части комнаты затемнена. Начинается дождь, и капли, словно сотни крошечных барабанчиков, стучат по стеклу. Кровать тетушки Лю застлана синельным покрывалом, украшенным искусно вышитыми на нем фиалками. Мебель дорогая и вычурная: стул, обтянутый бледно-голубым бархатом, и два ситцевых кресла с набивным узором в виде ирисов. На журнальном столике целая коллекция комнатных цветов, посаженных в серебряные стаканчики.

— Много у меня безделиц, правда? — хихикая, говорит из кухни тетушка Лю.

— Да, но это все… — Кит не находит слов, — интересно. Как будто вы прожили… ой, живете очень интересной жизнью.

— Присмотри себе что-нибудь. Будь как дома. Кит осторожно оглядывает обстановку. Здесь яблоку упасть негде, так много безделушек: два розовых керамических пуделя, скрепленные друг с другом золотой цепочкой; крошечные вазы венецианского стекла; инкрустированный драгоценными камнями нож для распечатывания писем. Все эти вещи — немые свидетели множества праздников. Это или неудачные подарки, или доставшиеся по наследству старинные вещи, или совсем ненужные в хозяйстве безделушки, которые были куплены только потому, что на них была смехотворно низкая цена. И даже обои с крупным узором из роз, перекрещенных друг с другом наподобие решетки, говорят: здесь живет пожилая дама. Кит чувствует себя подавленной, как будто она стоит среди сундуков с приданым, среди совершенно бесполезных вещей, которые имеют значение только для тетушки Лю.

Кит поворачивается и разглядывает стены. Вдоль них выстроились рядами коробки в красно-белой подарочной упаковке, к каждой из которых приклеена карточка с именем «Б. Олтман». Верхние коробки выгорели на солнце и стали бурыми.

В углу стоит маленький столик, накрытый кружевной скатертью. На нем фотографии в широких серебряных рамках. Среди них есть и цветная фотография восемь на десять красивой девушки в открытом платье нежного золотого цвета. Краски фотографии такие насыщенные, что напоминают старое немое кино. Это фотография молодой женщины около двадцати пяти лет, у нее узкое лицо, кожа цвета кофе с молоком и пухлые розовые губы. Ее миндалевидные глаза обрамляют длинные ресницы, а идеальной формы брови делают ее похожей на египтянку или итальянку. Какая-то экзотическая внешность.

— Кто эта красавица? — спрашивает Кит.

— Это я, — отвечает тетушка Лю, — когда мне было столько лет, сколько вам сейчас.

— Неужели! — говорит Кит и тут же начинает извиняться: — О, я не так выразилась. Ну конечно же, это вы. Овал лица тот же.

— Нет-нет, теперь я старушка. Знаете, мне понадобилось очень много времени, чтобы признать это. Непросто осознавать, что ты уже не молода, поверьте мне.

— Вы словно девушка с обложки. А фигура! Журналы, для которых я время от времени пишу статьи, ищут именно таких моделей.

— Каких, дорогая?

— Сногсшибательных. Такой красоты, что называют необыкновенной, когда каждая черточка великолепна и в дополнение к этому есть нечто неординарное. У вас такие ясные голубые глаза. Я никогда прежде не замечала. А ваши губы подейственнее стрел Купидона. Я не шучу. А нос — лучший из всех, что я видела; прямой, а кончик совсем чуточку вздернут. Большая удача для итальянок, чьи носы обычно больше походят на клюв сокола.

— Ну что ж, спасибо, — смеется тетушка Лю.

— Нет, правда.

Лю берет у Кит фотографию и разглядывает ее.

— Канун Нового года в «Уолдорфе». За праздничным столом собрались сестры Макгуайр,[1] мой шеф Делмарр, мои родители. Удивительный был вечер, лучший в моей жизни.

— Вы роскошны, — заявляет Кит.

— Я была счастлива, — говорит Лю и добавляет: — Вы тоже хорошенькая девушка.

— Спасибо. А вот бабушка всегда говорит, что внешний вид девушки не имеет никакого значения, потому что к семидесяти годам все женщины становятся похожими на супругу Санта-Клауса.

Тетушка Лю смеется:

— Я бы несомненно поладила с вашей бабушкой. Присаживайтесь.

Лю ставит серебряный поднос с тортом, чайными чашками, сахарницей и молочником на столик.

Кит устраивается в мягком кресле, подушки которого, наверное, набиты пухом. Она добавляет в чай сливки, пытаясь придумать тему для продолжения беседы.

— Лю — это ваше настоящее имя?

— Нет. Лючия. — Тетушка Лю произносит свое имя мягко с итальянским акцентом.

— Лю-чьи-йа, — повторяет Кит. — Как опера? Тетушка Лю снова улыбается, и Кит замечает ямочку на ее правой щеке.

— Папа называл меня Лючия ди Ламмермур.[2]

— Чем он занимался?

— Он был владельцем «Гросерии».[3]

— На Шестой авеню? — от удивления Кит подается вперед. «Гросерия» известна как лучший и самый популярный итальянский магазин среди туристов. Здесь всегда только самые свежие импортные продукты, включая тосканское оливковое масло, оригинальную итальянскую пасту и ручной вязки салями из всех уголков Европы. И каких только сортов сыра там нет, даже сыр моцарелла, который ежедневно сплавляют сюда по воде в деревянных бочках. «Гросерия» славится и тщанием, с каким хозяева выкладывают на прилавки хлеб, мясо и рыбу.

— Этот магазин все еще принадлежит вам?

Тетушка Лю хмурит брови:

— Нет, дорогая. Магазин продали около двадцати лет назад. Теперь семейный бизнес — содержание доходных домов.

— У Тони Сартори есть еще какие-то дома? — Кит не верится, что Король Изоляционной Ленты, оказывается, на самом деле Мистер Недвижимость.

— У него и у его братьев. Тони — человек ужасного характера. Такой нетерпеливый. Современные мужчины совсем не такие, каким был мой отец. Иногда они напоминают мне моих братьев, но те, по крайней мере, уважали семью. Теперь я счастлива, если кто-то из племянников просто помнит о моем существовании. Я прекрасно понимаю, что пожилые люди ужасно скучные и неинтересны молодым, но я как-никак их тетя — родная сестра их отцов.