Джейн Фэллон - Ты свободен, милый! Страница 3

— У нас маленькие дети. Из-за них я не могу уйти… Тебе я ничего не могу предложить — видишь ли, супруга перестала меня понимать… Фактически мы с ней стали чужими людьми. Мы не расстаемся только потому, что надо растить детей. — Он рассмеялся. — Понимаешь, к чему я клоню?

Хелен все еще была не в состоянии говорить. Она вертела ножку своего бокала.

— Не думай, я ни к чему тебя не принуждаю. И если ты мне откажешь, я не намерен превращать твою жизнь в ад или увольнять тебя. Просто подумай о моем предложении. Если тебе кажется, что сейчас не время говорить об этом, обсудим все позже — я всегда готов. Вот и все, что я хотел сказать.

В ту самую минуту она вдруг осознала, что страстно хочет его. Его самоуверенная манера держаться, его пальцы, глаза… Хелен покрылась испариной.

Она не помнила, как вернулась обратно в офис. Весь остаток дня она не поднимала на Мэтью глаз.

В тот вечер она пригласила Рейчел, свою лучшую подругу, в паб.

— Как считаешь, мне соглашаться?

— Нет, — сказала Рейчел.

— А может, все-таки…

— Нет, — сказала Рейчел.

— А что, если…

— Ты меня слушаешь? — Рейчел повысила голос. — Он женат. Не делай этого. Не становись одной из тех, кого мы ненавидим.

«Женщины, которых мы ненавидим» — во многом на этой почве Рейчел и Хелен подружились. Они начали вести воображаемый список почти сразу после того, как познакомились в Индии. Позже, когда обе вернулись в Лондон, Хелен некоторое время жила у Рейчел в Западном Бромптоне, пока присматривала себе собственную квартиру. Тогда они записали имена ненавистных им женщин на бумаге — составили список в двух экземплярах и периодически пополняли его, когда ходили, друг к другу в гости. Категория «Женщины, которые уводят чужих мужей» присутствовала в их списке с самого начала, но в представлении Хелен ее случай был совсем другим. Во-первых, она никак не поощряла Мэтью, он сделал первый шаг сам.

— Ты, конечно, права. Но… я думаю, я по-настоящему ему нравлюсь.

— Ох, перестань нести чушь! Конечно, ты ему нравишься, ты на двадцать лет моложе и не прыгаешь к нему в постель сразу после того, как он тебя об этом попросил. Да еще ты печатаешь ему письма и завариваешь чай. Ты — мечта мужчины среднего возраста. Разве не так?

— Зря я тебе рассказала. — Хелен покачала головой. — Я знала, что ты не поймешь.

На следующее утро она дождалась, пока Мэтью останется в кабинете один, и, зайдя, закрыла за собой дверь.

— Ладно, — сказала она.

— Что «ладно»? — Он поднял на нее взгляд и улыбнулся.

Она покраснела.

— Если хотите… ну, вы знаете что… то ладно, мы можем… в общем, если хотите. Я согласна.

Мэтью расхохотался:

— Ты что, говоришь шифрованным языком? — Он притворился, будто озирается. — Мой кабинет прослушивается?

Лицо Хелен сделалось пунцовым.

— Вы прекрасно понимаете, о чем я.

— Да. Я счастлив. Ты свободна в среду вечером? Хелен глубоко вздохнула:

— Да.

Так все началось. Она начала спать с ним, забыв и о здравом смысле, и о собственных амбициях — да и вообще о себе. Хотя она понимала, что правы друзья, которые наперебой твердят:

— Развяжись с ним поскорее. У вас нет будущего.

Она отмахивалась от добрых советов. Естественно, через несколько недель она поняла, что любит его, и он, наконец, признался, что тоже ее любит. А спустя еще какое-то время Мэтью сказал, что хочет оставить жену, Софи, когда придет срок. С тех пор прошло уже четыре года, но от жены он не ушел и проводил с семьей все выходные.

Однако первые несколько месяцев с Мэтью были фантастическими. Он был гораздо старше всех ее прежних мужчин; ей казалось, будто она узнала совершенно новый мир. Мэтью умел сделать так, что она чувствовала себя королевой. Конечно, они редко бывали где-то вместе из страха, что их увидят знакомые. И все же с ним Хелен узнала много нового. Она распробовала хорошую еду, хорошее вино, музыку — то, что раньше просто не входило в сферу ее интересов. Поскольку такие отношения были для нее внове, она, в стремлении порадовать его, притворялась, будто любит все эти вещи, но, когда отношения установились, Хелен поняла, что на самом деле ненавидит и джаз Майлза Дэвиса, и фуа-гра, и тошнотворно сладкое «Шато дикем».

На четвертом свидании Мэтью подарил ей книгу Бодлера «Цветы зла». Он уверял, что ничего подобного она раньше не читала. Хелен не стала рассказывать о своей пятерке по французской литературе — пусть не думает, будто подарок не пришелся ей по вкусу. Напротив, она рассыпалась в благодарностях. Никто никогда еще не дарил ей стихов. Позже, когда они, пресытившись любовью, лежали в постели, Мэтью начал расспрашивать ее о жизни.

— Начни с самого начала. — Казалось, он искренне заинтересован в мельчайших подробностях ее прошлого.

Поведав о том, как она покинула родительский дом и переехала в Лондон, Хелен запнулась. Ей не хотелось рассказывать ему об учебе в университете, но не тут-то было.

— Какая у тебя была специализация? Хелен почувствовала, как краснеет.

— Э… французский, — пробормотала она. Мэтью поднялся на локте и посмотрел на нее:

— Французский?

— М-м-м.

Он заулыбался.

— Литературоведение?

— Вроде того… Ну да! Литературоведение. — Ее лицо покрылось густым румянцем. Почему она промолчала, когда он дарил ей книгу?

— Значит, Бодлер?..

— Я писала о нем дипломную работу.

Мэтью расхохотался:

— Почему же ты раньше не сказала?

— Потому что не хотела портить впечатление от подарка.

Он поцеловал ее в лоб.

— Глупышка! В таком случае ты сама разъясни мне его стихи. Я совершенно в них не разбираюсь. Я ведь совсем не образован. Мне просто понравилась обложка.

Хелен понимала, что Мэтью относится к ней покровительственно. Интересно, почему она ничего не имела против? Наверное, просто раньше никто не интересовался ею так, как он. Непривычное ощущение — быть тем, кого пытаются порадовать, а не стремиться радовать самой. Она как будто вернулась в детство, сбросив груз прошедших лет.

И потом, Мэтью был человеком опытным и искушенным. Он был особого сорта человеком — не просто «женатый и с детьми». Он прожил на двадцать лет дольше, чем она. Его молодость пришлась на шестидесятые. Хелен сама не понимала, почему ее это так завораживает, ведь ее совершенно не интересовали воспоминания «старичков-шестидесятников». И все же его опыт делал его особым, интересным и загадочным.

В начале их романа в дни, когда приходил Мэтью, Хелен пораньше убегала с работы домой, успевала принять душ и надеть лучшее белье — хотя вскоре ей предстояло раздеться снова. Их вечера были заполнены сексом, их только больше тянуло друг к другу оттого, что они не всегда могут видеться, и вынуждены в течение дня притворяться, что их связывают сугубо деловые отношения. Потом роман перешел в новую фазу — более зрелую, глубокую. Теперь они уже могли расслабиться в обществе друг друга. Хелен стало все равно, какие трусики на ней надеты — дорогие «Ригби энд Пеллер» или демократичные «Маркс энд Спенсер». Она больше не испытывала потребность поправлять макияж всякий раз, как он поворачивался к ней спиной. Она с нежностью вспоминала то время — настоящая нирвана, когда физическое влечение сопровождалось дружеским участием и уважением. Впрочем, та стадия была недолгой. В последнее время они по большей части просто спали вместе, потому что Мэтью очень уставал на работе. И все чаще и чаще Хелен понимала, что ей все равно. Они все больше были похожи на супругов. Их отношения стали реальнее, не такими пылкими, как в первые дни. И если это не так восхитительно, что с того? Блаженство не может длиться вечно.