Джейсон Томас - От кутюр Страница 3

В бывшей второй спальне, которая теперь служила гримерной и одновременно гардеробной, хранилась одежда для каждого сезона. В начале каждого модного сезона лучшие и самые дорогие кутюрье забрасывали Сильвию образцами своих творений. «Это выглядит хорошо только на вас», — лгали они. «Скажите честно, что вы думаете об этом», — льстили они. Но в основном все они подкупали ее. В конце каждого сезона она продавала эти платья, многие из которых так ни разу и не надевались, в дорогой магазин комиссионной одежды.

Это приносило ей тысячи долларов дополнительного дохода. Она всегда знала, что шкафы заполнятся снова. Новые туфли из Италии. Новые костюмы от Диора и Бина. Новые вечерние туалеты от Бласса и Де ла Ренты. Новые наряды от Сен-Лорана. От Халстона. Новые меха от Фенди.

В гардеробе были установлены вращающиеся кронштейны, как в магазинах одежды. На одном из них висели деловые костюмы с подходящими блузками, тут же висел пакет с туфлями, и на том же крючке, что и туфли, висела сумочка с украшениями. Раз составив ансамбль, Сильвия никогда его не меняла. Туфли надевались всегда с одной и той же юбкой, костюмом или платьем. Так же была подобрана и вечерняя одежда. Только одежда. Сильвия почти не носила вечером драгоценности, потому что Тиффани и Картье редко дарили дорогие украшения даже таким, как Сильвия Хэррингтон. А поскольку брать драгоценности напрокат она считала для себя неприемлемым, а покупать что-либо отказывалась, решено было сделать отсутствие украшений своего рода шиком.

Вешалки ждали. Утренний сеанс живописи был почти закончен. Если бы Эсте Лаудер пришлось создавать версию потолка Сикстинской капеллы в макияже — потолка, который до Микеланджело был самым уродливым в мире, — это была бы Сильвия Хэррингтон во плоти.

— Неплохо.

Она все еще проверяла, нормально ли звучит ее голос, не добавляя в него нотки профессионального критицизма. Оглядела себя в паре боковых зеркал, убеждаясь, что не оставила без внимания ни одного кусочка серой кожи. Нет, все в порядке. Всего через несколько минут первый из многих вежливых субъектов солжет, сказав: «Вы сегодня очень хорошо выглядите, мисс Хэррингтон». Настоящие дураки выпалят: «Вы прекрасно выглядите», или «великолепно», или, если это ее парикмахер, «потрясающе». Несколько человек попытаются придать своим словам оттенок личного участия, все равно нанеся начальнице удар своими словами: «Какой чудесный костюм! Я обожаю ваш вкус».

Она уже давно привыкла к ежедневным комплиментам, но по-прежнему классифицировала людей в зависимости от сказанного ими. Хвалившие ее одежду были «этичными». Хвалившие ее внешний вид — «дураками». Она в равной мере ценила тех и других.

Одевание шло быстрее, чем нанесение макияжа. Роскошь ее дорогих и единственных в своем роде ансамблей давала то же чувство безопасности, что и атласные простыни. Она могла заслониться от мира слоями дорогостоящих тканей. Были такие, которые говорили, что многослойная одежда была придумана как убежище для тела Сильвии Хэррингтон. Кладбище от Сен-Лорана.

Четырьмя широкими шагами она пересекла гостиную. Вверх по двум ступенькам, что вели в маленький, но претенциозный холл, отделанный черным и белым мрамором, — Беверли Боксард всегда высмеивала «большие дамские холлы», — и наконец она на кухне. Меньше чем через две минуты ароматный кофе из кофеварки заполнил кружку, которая была частью старинного лакированного фарфорового сервиза в красно-золотых тонах, подарка французского правительства за осуществление торговой миссии в шестидесятых годах. Она выпила кофе и посмотрела на мерцающий огонек телефона, висевшего на стене.

Нажав на свободную кнопку, Сильвия набрала другой номер, который светился уже давно.

Гудок.

— Один, — начала она считать.

Гудок.

— Два.

Гудок.

— Три.

Гудок.

— Приемная мисс Хэррингтон.

— Вы, вероятно, очень заняты сегодня.

Сильвия требовала от коммутаторной службы такого же прилежания, как и от собственного персонала.

— О, мисс Хэррингтон, извините. Очень насыщенное утро, и один из детей заболел. Простите, пожалуйста…

— Сообщения для меня, — перебила Сильвия.

— Мелисса Фентон позвонила и сказала, что ее срочно вызвали из города по личным обстоятельствам и она не сможет быть на съемках во вторник. Она не оставила номера.

Сильвия почувствовала, как у нее свело желудок. «Эта сучка скорее всего не очухалась после уик-энда, — подумала она. — Или — затрахалась до полусмерти». В отношении Мелиссы Фентон пора что-то предпринять.

— Вы слушаете, мисс Хэррингтон?

— Продолжайте, — бросила Сильвия.

— Мистер Спенс просил напомнить вам о своем показе сегодня утром и о вечеринке в «Шестерках». Он хотел, чтобы вы подтвердили, что придете.

«С чего это Спенс устраивает показ? Я уже видела его коллекцию. Нет, на показ я не пойду. «Шестерки»! Это место недалеко ушло от бара для геев, но ради Спенса я, пожалуй, смогу прийти на его маленькую вечеринку. На вечеринки Спенса всегда приходят нужные люди».

— Мисс Колдуэлл хотела напомнить, что сегодня на десять утра назначен редакционный совет по июньскому выпуску.

«Джейн всегда такая аккуратная. Всегда такая тактичная. Она знает, что я никогда не отвечаю по утрам, но все равно оставляет сообщение. Маленькая мисс Совершенство нашего офиса».

— Я помню об этой встрече, — сказала Сильвия; эта часть ежедневной рутины начала утомлять ее. — Есть сообщения из-за границы? Проверьте остальные и оставьте их у моего секретаря.

— Нет, ничего, мисс Хэррингтон.

— Ничего из Парижа? — спросила Сильвия.

— Нет.

— Проверьте еще раз.

Сильвия нетерпеливо ждала, пока телефонистка проверяла пачку сообщений, прикрепленную под номером 555-8007, частной линией журнала «Высокая мода».

— Я все внимательно проверила, мисс Хэррингтон. Из Парижа ничего нет. Для вас нет.

— Что вы имеете в виду — для меня нет? — Сильвия моментально насторожилась.

— Мисс Колдуэлл звонили из парижского офиса мистера Лагерфельда.

— Прочтите.

— Но это сообщение для мисс Колдуэлл.

— Мисс Колдуэлл моя служащая. Ей, как и вам, платит «Высокая мода». А теперь прочти мне сообщение, ты, маленькая тупая…

Она остановилась. Еще слишком рано для грубости, даже с безликой телефонисткой коммутаторной службы.

— Заместитель мистера Лагерфельда… он плохо говорил по-английски, но надеюсь, все записано правильно. Он сказал, что для специального февральского показа все места будут готовы, и спросил, может ли она перезвонить ему, чтобы уточнить детали. Это все, мисс Хэррингтон.

Сильвия со стуком вернула трубку на рычаг.

— Тупая дрянь, — пробормотала она.

В другом районе города перегруженная работой телефонистка коммутаторной службы, девушка по имени Нелли Вашингтон, нажала средним пальцем на кнопку 555-8007.

Черный кофе был слишком горячим и слишком крепким. Сильвия выпила еще одну кружку, затем вышла в маленький коридорчик, открыла три сейфовых замка и покинула свой уединенный мирок.

Холодный вестибюль восьмого этажа был выкрашен в кремовый цвет. Пол покрыт безвкусной плиткой, имитирующей кирпичи. Сильвия никогда не обращала внимания на дешевый вид вестибюля, на репродукции с картин Моне и пыльные, засохшие цветы, безжизненно торчавшие в горшках, прикрученных к старому комоду красного дерева; комод, в свою очередь, был привинчен к фальшивому кирпичному полу. Она вызвала лифт и уставилась на потертую медную кнопку, пытаясь заставить поскрипывающий старый лифт побыстрее совершить свое путешествие на восьмой этаж.

Было семь двадцать девять.

Лифт остановился не совсем на уровне восьмого этажа. Сильвия шагнула в кабинку. Она давно научилась орать только на то, что может съежиться от страха в ответ на ее гнев. Лифты заслуживали лишь тяжкого вздоха. На то, чтобы проехать восемь этажей, этой развалюхе нужно было больше времени, чем требовалось лифту «Высокой моды», чтобы подняться к ее офису, расположенному выше пятидесятого этажа. Наконец тусклый свет за панелью вспыхнул в том месте, где было вырезано слово «вестибюль». Сильвия рванулась из открывшихся дверей, как скаковая лошадь со старта, напугав стоявших в вестибюле рабочих.

— Осторожно, леди! — крикнул один из них.

Сильвия не обратила внимания на его предупреждение. Он даже не знает, кто она такая… Шелковая подкладка ее собольей шубы зацепилась за торчащий металлический штырь, звук рвущейся дорогой ткани отметил, как знаком препинания, предостережение рабочего.

— Сказал же вам, леди. Эти важные дамы никогда не слушают. Не присылайте нам потом счет, леди. Эй! Слышите меня?

Сильвия скользнула мимо, проигнорировав рабочих. Они были ничто, тупые и раздражающие механизмы. Персоналу журнала «Высокая мода» предстоял тяжелый день.