Кевин Сэмпсон - Курорт Страница 3

Оглядываясь назад, Хилари могла сказать, что Шон всегда был старомоден. Когда они начали встречаться, ей нравился его решительный консерватизм. Он был таким рассудительным, а она – такой неловкой. В то время она очень чувствовала разницу в возрасте – сейчас ей было всего лишь двадцать пять, а Шону тридцать шесть. И за это время он не то что помолодел, но будто впал в детство. Он был ребенком. И при этом снобом. Он не одобрял ничего – телевидение, «Макдоналдс», футбол, компьютеры и особенно ее мобильный телефон. Он кривился каждый раз, когда звонили ей и когда она звонила сама. Она была счастлива утром улизнуть из дома.

Она пыталась проявить интерес к его эфемерным планам. Он собирался организовать благотворительный фонд, чтобы заниматься тем, до чего не доходили руки у «Английского Наследия».[2] Потом он хотел стать специальным консультантом на больших реконструкционных проектах. Все эти планы провалились. Он устроился на подгонку камней по размеру в ремонтной мастерской. Именно тогда его поведение стало серьезно беспокоить Хилари. Он мог просто исчезнуть, не сказав ей ни слова, куда именно он уходит. Он пропадал целыми днями и появлялся поздно вечером, молча, не отвечая на ее вопросы. Поначалу она переживала, что у него явные признаки депрессии. Но когда он пресек все ее расспросы, она постепенно отучилась волноваться. Она обнаружила, что ей нравится тратить время на себя. Это было облегчение. Шон уходил гулять по ночам, но ее это не касалось. Она даже не заморачивалась с догадками. Ее ничто не удивило бы, хотя она знала, что он не замышляет ничего дурного.

Когда ей было двадцать, Шон был воплощением ее мечтаний – творческий, чувствительный, спокойный, сильный – и выглядел он божественно. Ей нравилось лежать у него на груди и болтать. Ей хотелось знать о нем все, каждую мелочь, которая превратила его в человека, которого она полюбила. Так что же произошло? Да ничего. Она так привыкла не нуждаться в нем, что ей было наплевать на его личную жизнь. Или на его внутреннюю жизнь, если угодно. Единственное, что ее ранило, так это то, насколько ей теперь было на него наплевать.

Она смотрела, как он пробивается через толпу людей с озабоченными лицами и большими надеждами. Все делается наобум. Люди, лихорадочно стремящиеся в места, о которых они вычитали в каком-нибудь рекламном буклете. Удачный выбор места отпуска столь же случаен, как и выбор партнера – и та же вероятность успеха. Как так получилось, что она вышла замуж за Шона спустя всего шесть месяцев после знакомства? Какое стечение обстоятельств привело ее к этому и заставило поверить, что ей это надо? Ну да, она была влюблена. По уши и безумно влюблена в человека, которого она не знала тогда и не знает сейчас. Хилари помахала рукой, чтобы он ее заметил.

Тот несчастный случай лишил Шона уверенности в себе, хотя единственным признаком перенесенной травмы была откинутая чуть назад голова из-за долгого пребывания в гипсовом «воротнике». Это да еще глаза, в которых застыло отчаянье колли на столе у ветеринара. Она ненавидела это выражение, портившее его красивое лицо. И еще этот слуховой аппарат. Он мог носить микроскопический, совсем незаметный, но он будто хотел ткнуть людей носом в свое состояние. Девчонки в лайкре проводили его взглядами, когда он шел к залу вылета, оценив его задницу, бедра и член. Он был лакомым кусочком, этот Шон. Увидев Хилари, он слегка улыбнулся и направился к ней. Она наблюдала за ним, испытывая смешанные чувства. В конце концов, это был ее мужчина. Возможно, ей надо попытаться понять, что между ними происходит. Она была рада, что они проведут это время вместе. Может быть, у них все получится там, под солнцем, вдали от всего этого. Так или иначе, она надеялась, что отпуск все расставит по местам.

Пастернак был непреклонен.

– А что еще делать в аэропорту целых три часа?

– Да мы нажремся еще до того, как прилетим туда!

– Нас вышвырнут из самолета! Теперь это обычное дело!

– Не будь педиком! Так только педики говорят. Все в бар!

Они потащились за своим толстым лидером.

– Эй, я вам еще не рассказывал! В Испании виагру можно без рецепта покупать. По крайней мере, мне так говорили.

– А тебе-то что с этого, девственник?

– Он всегда может опробовать ее на Дуньке!

– А кто эта Дунька?

– Дунька Кулакова!

Они заржали и толпой ввалились в бар. Шон заметил жену и медленно пошел в ее сторону.

Она заслужила этот отдых, его Хилари. Ему самому не очень-то нравилось отдыхать на курортах со всеми этими бассейнами, барами и соседями-туристами, с которыми надо было непременно здороваться, но так хотела она. Ей пришлось многое пережить за последние годы. Нельзя забывать, что кризис здорово ударил и по ней, буквально вывернул наизнанку. И теперь надо заново собирать ее по кусочкам.

Он никогда ее ничем не душил – деньги, квартплата, секс, – но Шон прекрасно знал, как тонко она все чувствовала и как глубоко была задета. Она ведь по-прежнему была очень молодой, и от этого Шону хотелось плакать еще больше. Он теперь часто плакал, и не из жалости к самому себе, а просто так было правильно. Это было облегчением. Часто, когда он выходил потрошить фонтаны с Зевсами, он мог сесть где-нибудь в тихом уголке и плакать. Он знал, что разочаровывал ее. Он знал, что она отдаляется от него. И ничего не мог с этим поделать. Это просто было – и все.

Он разочаровал и себя. Он был ничем. Он прошел самую сложную школу мастерства. Школу! Смогли бы они так, а? У него ушло одиннадцать лет на то, чтобы стать мастером-каменщиком. Теперь он никто. Ни каменщик, ни мужик.

Он прошел сквозь толпы людей, ожидающих своих рейсов. Своих улетов. Своего бегства от рутины, от тяжелой работы, от депрессии и нормальности. Эти люди ненадолго хотели стать настолько ненормальными, насколько это вообще возможно. Все последние месяцы они только об этом и думали. Нетерпеливое ожидание недели или двух в месте, которое было намного жарче, чем то, где они постоянно жили. Это было другое место, и поездка в это другое место должна была решить все боли их мирского существования. Так о чем они думали, эти маленькие поросятки из Ли, Уиднеса или Нантвича, собравшиеся вместе в нервные, возбужденные стайки? О том, что едва они сядут в самолет до Малаги, как тут же преобразятся? Станут участниками захватывающего приключения? Ему хотелось сказать им, что это им не грозит. Они порозовеют на солнце, попьянствуют – и это все. Солнце не растопит ни их проблем, ни их толстеньких ножек. Он глубоко вздохнул. Он был не лучше! Он был еще хуже. Калека, неспособный видеть свет, неспособный даже веселиться.

Поймав взгляд Хилари, он улыбнулся. Каждый раз, даже после всех этих лет, когда он видел ее маленькую фигурку и ее карие глаза под короткой стрижкой, на ум приходило слово. Дюймовочка. Она терпеть не могла покровительственного оттенка этого имени, но предпочитала его слову фея. От этой мысли Шон улыбнулся. Она прекрасная девочка. Он постарается сделать ее отпуск приятным.