Маленькая красная кнопка (СИ) - Семакова Татьяна Страница 30

— Теперь мы можем обсудить будущее сына? — спрашиваю недовольно.

— Я ещё в тебе, — хмыкает мне в голову, — мы можем обсудить что угодно, только не двигайся.

— Тимур, мы влипли, — говорю хмуро, — ты, Ибрагим, я. Это не шутка, это не смешно.

— Я и Ибрагим — понятно, — Тимуру резко становится не до веселья. — Это было вопросом времени. Ты-то каким боком?

— Ты бизнесмен, Соболев, — хмыкаю в ответ, — но я — переводчица бизнесмена. Все твои уловки я знаю, как свои пять пальцев. И, знаешь, что?

— Что? — уточняет невинно.

— Хер тебе, вот что, — отвечаю ворчливо и слезаю с него, начиная шарить руками по крыше в поисках своей одежды. — Уговор был простым — ты рассказываешь всё, что знаешь, а потом я рассказываю о пижоне.

— Ты же понимаешь, что я через пару часов и так буду знать ответ? — спрашивает с умилением в голосе. — Он довёз тебя до дома на своей тачке, выяснить, кто он такой — проблем никаких.

— Но ты понятия не имеешь, что у него на меня есть, — пожимаю плечами в ответ. — И либо тебе начхать, посадят меня или нет…

— Не неси херни, — морщится, принимая вертикальное положение. Какой же красивый, зараза! Весь!

— Оденься… — бурчу недовольно и пытаюсь отвести взгляд, но вместо этого начинаю разглядывать его с удвоенным рвением.

— Разговора не выйдет, — отвечает сквозь зубы и быстро одевается, — план такой. Спускаемся к тебе, моемся, вместе, разумеется, после переползаем на кровать, там ещё какое-то время обсуждаем условия соглашения и потом можешь задавать любые вопросы.

— Ты осознаёшь, что установил цену за секс? — не то чтобы я была против, но формулировка всё равно напрягает.

— Да, — отвечает коротко, быстро одевается и берёт меня за руку, — но мне плевать. Два года мозги как в тумане, мне нужен луч света. И это — ты.

Возле лестницы отпускает мою руку, но спускаюсь я не в полумрак подъезда, а в реальность. Смотрю на последнее сообщение от мамы, которую предупредила, что съезжу домой, вижу фото сладко спящего сына и слышу сопение рядом.

— План такой, — говорит Соболев тихо, — ты переодеваешься и смываешь остатки косметики, которую я не успел слизать. Кажется, на ресницах ещё есть немного туши, но это не точно…

Поворачиваю голову и смотрю на него совершенно другими глазами. Или это просто очередная умело сыгранная партия? Понял, что ничего не светит и подыграл?

— Ну, чего? — спрашивает с улыбкой.

С искренней, открытой, честной. Без привычной усмешки, без язвительности.

— Ничего, — быстро отворачиваюсь и торопливо спускаюсь в квартиру.

Можно влюбиться ещё сильнее? Внутри столько нежности, аж распирает. Ничего общего с той поглощающей страстью, с туманящей разум похотью. Аж страшно…

Стаскивая платье у него на глазах, краем глаза слежу за реакцией. Смотрит, пожирает взглядом, но не подходит, руки сунул в карманы и облокотился спиной на входную дверь. Разглядывает так откровенно, так внимательно, что мне становится неловко. Это в темноте, на крыше я вся из себя такая раскованная, раскрепощённая, с ветром в волосах и в голове, по факту же уверенность в себе сыграла в ящик с первой растяжкой, а уж после того, как перестала кормить грудью, реанимировать её было и вовсе поздно.

— Отвернись, — бурчу недовольно и натягиваю безразмерную мятую футболку, выудив первую попавшуюся из шкафа.

— Почему? — удивлённо вскидывает брови Соболев и отлепляется от стены, встав по струнке. Молчу, а он хмурится. — Я только что видел тебя голой. Абсолютно. И не в первый раз.

— Не важно, — отмахиваюсь и влезаю в шорты. Выхожу из комнаты и иду в ванну, но, едва кладу руку на дверную ручку, его ложится сверху.

— Почему? — упрямо повторяет свой вопрос.

Как унизительно… мне что, в самом деле придётся объяснить? Настырный, как стадо баранов! Не отстанет ведь…

— Госнаркоконтроль, — говорю строго, но его рука даже не шевельнулась.

— Слышь ты, переводчица бизнесмена, — говорит со смешком, — я знаю все твои уловки. Колись.

— Тимур, отвянь, а? — начинаю раздражаться и выдёргиваю свою руку из-под его. — Просто не хочу, чтобы ты пялился. Опять заведёшься, опять руки распустишь, а я ещё не до конца протрезвела. А в тюрьму не хочу, у меня сын.

— Запрещённый приём, — отвечает едко, — и у меня, вообще-то, тоже. Скажи это. Я догадываюсь, но строить предположения откровенно запарило. Скажи вслух, голосом. Чем быстрее ты…

— Твой взгляд меня смущает, — чеканю каждое слово, бросая их ему в лицо, как предъяву.

— Ты стесняешься? — выгибает одну бровь, едва сдерживая улыбку, а я чувствую, как поднимается волна обиды. А вот и мудак проснулся.

— Да, я стесняюсь, — отвечаю едко. — Прояснил?

— Ты прекрасна, — говорит отчётливо, пряча улыбку, — и дура. Но красивая дура, так что извинительно. И я буду смотреть на тебя столько, сколько захочу. Буду раздевать тебя, включая все доступные осветительные приборы, даже фонарик на мобиле, и просто смотреть, пока не привыкнешь. Но это позже, скройся за дверью, пожалуйста, я от одной мысли так завёлся, что с трудом сдерживаюсь, чтобы не начать осуществлять задуманное.

— Лучше бы ты с таким рвением из дерьма выпутывался, — отвечаю ворчливо.

— Спасибо, немного отпустило, — слабо морщится и делает полшага назад, — но всё равно лучше умойся, а то сын не узнает.

Захожу в ванну, закрываю дверь и смотрю на себя в зеркало.

— О, Господи… — бормочу, с отвращением глядя на девицу с всклокоченными волосами и размазанной косметикой. Под глазами поплывшая тушь, на одном веке совершенно не осталось теней, зато на другом — в избытке. Как он выжал из себя это «прекрасна»? И ведь в глаза смотрел! Смываю остатки и выхожу из ванной, сурово хмурясь. — Я не верю ни одному твоему слову, — говорю строго, а он начинает сдавленно смеяться, но быстро берёт себя в руки и отвечает с озорством:

— Это сделал с тобой я и страшно этим горжусь. Пошли, пока новая волна не накатила, ты такая милашка без косметики…

Выходит первым и начинает спускаться, перескакивая через несколько ступенек, а я тупо смотрю ему в спину, пока он не скрывается из вида.

«Ну вот какого лешего, а? — спрашиваю сама у себя, закрывая дверь. — Я же своими глазами видела его с другой, суток не прошло… почему так хочется об этом просто забыть? Почему её образ так быстро стёрся из памяти? Почему каждый раз, когда он говорит что-то приятное, когда смотрит без насмешки, я растекаюсь лужей под его ногами? Такой будет моя жизнь? Радоваться моменту, когда он рядом и покорно ждать следующего?».

«Или ждать передачки от близких» — язвит внутренний голос.

Ну, тут батя, если что, подсобит… подскажет, как чего, направит, просветит. Мама рассказывала, ему десять лет строгого режима впороли едва она забеременела, о моём существовании он даже не подозревает, живёт себе в соседнем городе, если опять не загребли… Так, куда это меня понесло? Ах, да. Госнаркоконтроль, чтоб ему! Ну, Мазуров, ну, удружил…

— Я всерьёз начал думать о том, что ты свинтила через крышу, — ворчит Соболев, едва я сажусь в его машину.

— Это мне в голову не пришло, — отвечаю честно.

— И я должен порадоваться… — бормочет, трогаясь с места, — но нет. Так, ладно, достала вся эта канитель, мешает думать о том, что на самом деле важно. Я потащился в тот бар из-за казино. Когда ты сказала, что Ибрагим вышел на мать через Артёма, я начал прикидывать, где бы они могли свести знакомство. Через бизнес? Вряд ли, фирма Купреева с турками дела не вела, да и Артём там по столько по сколько, как и во всех остальных, где числится инвестором. А вот то, что он никогда не умел — считать деньги. И на ветер их пускал охотно, но без палева. Так что подпольное казино — самый удобный вариант, я бы так и поступил. Но одному туда не пройти, нужна была какая-нибудь девка, пропускаешь её вперёд… и, в отличии от твоего пижона, тебя я девкой не считаю и тащить в этот притон был не намерен. Так кто он? Откуда знакомы? Что хотел?

— Не прокатило, — хмыкаю нахально, — вещай дальше.