Безжалостные обещания (ЛП) - Джеймс М. Р. Страница 30

— По-моему, около трех лет назад, на Ибицу. Хотя это не тот отпуск, о котором ты хотела бы услышать, — добавляет он.

— Ой. — Я пытаюсь представить себе поездку, о которой он говорит, вероятно, с большим количеством супермоделей, запрещенных веществ и других вещей, в которых у меня нет абсолютно никакого опыта. Я выпаливаю свой следующий вопрос прежде, чем успеваю остановиться. — Тебя беспокоит, что я не очень… я думаю, “светская” было бы подходящим термином? Что я просто… скрытная, я полагаю?

— Нет, — решительно говорит Лука. — Ни капельки. Я полагаю, что кто-то, кто был воспитан так, чтобы быть частью жизни мафии, а не быть защищенным от нее, был бы полезен, но это не то, с чем ты могла бы помочь. И я не виню твоего отца за то, что он хотел, чтобы ты ушла из этой жизни.

Даже этого короткого заявления достаточно, чтобы дать мне крошечный проблеск надежды. Я знаю, что тянусь, хватаюсь за соломинку, но я чего-то хочу. Чего-то, что могло бы означать, что эта неделя, не просто вспышка счастья перед тем, как мне придется погасить тлеющие угли того, что могло бы быть между нами.

— А что, если бы у тебя был ребенок? — Неуверенно спрашиваю я. Я знаю, что это слишком близко к опасности, слишком близко к тому, чтобы сказать ему правду, но я ничего не могу с собой поделать. — Ты бы хотел, чтобы он был частью этого?

Лука замолкает, кладет вилку и смотрит на меня, и в его глазах появляется выражение, которое я не могу понять. Но он серьезен, когда отвечает. Он не отмахивается от меня и не напоминает о контракте, который я подписала, о том, что у него никогда не должно быть ребенка.

— Ну что ж, — медленно произносит он. — Я знаю, ты хочешь, чтобы я сказал нет, что я бы не хотел, чтобы ребенок рос в такой жизни. Но ответ гораздо сложнее, — усмехается он. — Иногда ты задаешь мне непростые вопросы, София. Например, о том, каким мужем я хотел бы быть. Теперь ты спрашиваешь меня, что я за отец.

— Разве это плохо? — Мой голос слегка понижается, становится приглушенным. Мой салат забыт прямо передо мной, все, о чем я могу думать, это глаза Луки, устремленные на меня, выражение его лица искреннее и задумчивое. Это другой Лука, тот, кому не все равно. Тот, кто слушает меня.

— Нет. — Лука качает головой. — Мне нравится, что ты иногда бросаешь мне вызов. В других случаях это может привести в бешенство. — Говорит он с ухмылкой. — Но я не думаю, что ты бы меня так привлекала, если бы ты была похожа на других женщин, просто переворачивалась и раздвигая передо мной ноги, заискивая передо мной. Или если бы ты была тряпкой у двери, кем-то, кто все время плакал, кто просто без борьбы уступал тому, чего не хотела. В тебе есть огонь, София, и, несмотря ни на что, мне это нравится.

Я молчу, это все, что я могу сделать, чтобы у меня не отвисла челюсть. Это не то, что я когда-либо думала услышать от него.

— Что касается ребенка… — Лука колеблется. — Если бы у меня был сын, я бы хотел, чтобы он унаследовал власть после меня. Чтобы продолжить наследие, которое я создал. Чтобы как-то оправдать все это. И дочь… — он замолкает, глядя на меня своим пронзительным зеленым взглядом. — Даже шесть месяцев назад у меня, вероятно, был бы другой ответ на этот вопрос. Но после того, как я увидел, через что прошла ты и через что прошла Катерина, я бы воспитывал дочь по-другому. Я бы не стал выдавать ее замуж, чтобы заключить союз. Теперь я слишком близко увидел ту боль, которую это может причинить.

— А что, если бы у тебя была только дочь, а не сын? — Я наблюдаю за его лицом, зная, что мне следует увести разговор в сторону от этого, но мне чертовски любопытно. — Что тогда?

— У мафии никогда не было привычки отдавать наследство дочери, — осторожно говорит Лука. — Но способы ведения дел могут измениться.

Это больше, чем что-либо другое, поражает меня.

— А что насчет людей? — Тихо спрашиваю я. — Ты думаешь, они могут измениться?

— Если они этого захотят сами.

Фраза повисает в воздухе. Я слышу, как бьется мое сердце, каждый удар прерывает тишину, и я знаю, что хочу этого. Я хочу, чтобы мы были вместе. Я хочу мужчину, сидящего передо мной, потому что я верю, что этот мужчина не сказал бы мне избавиться от ребенка, которого мы зачали вместе в ту ночь, когда мы оба впервые по-настоящему захотели друг друга.

— Лука, я…

Он наклоняется ко мне, обхватывая мое лицо ладонями, когда ветерок треплет мои волосы, и я вдыхаю, когда он целует меня. Я чувствую запах соли в воздухе, фруктовый аромат вина, пряность его одеколона и тепло его кожи, и я хочу его. Мое тело словно разжижается, тает, такое же бескостное и теплое, как воск в свечах на столе.

Я хочу остаться здесь навсегда. Я хочу, чтобы это никогда не заканчивалось.

Раскат грома разрывает нас на части, и прежде, чем мы успеваем даже пошевелиться, чтобы осмотреться, встать или узнать погоду, небеса разверзаются, и начинается проливной дождь.

Лука хватает меня за руку, помогая встать со стула, и мы бежим обратно на виллу, уже промокшие насквозь, и оба смеемся. Снаружи дождь льет как из ведра, небо раскалывается от света, стол, вино и наша еда полностью промокли во время шторма, который появился из ниоткуда.

— Здесь все именно так, — говорит Лука со смехом. — В одну минуту красиво и тихо, а в следующую идет дождь и шторм.

Я поворачиваюсь к нему, мое сердце бешено колотится в груди, когда я смотрю на его великолепное, точеное лицо.

— Вроде как мы.

Его пристальный взгляд ищет мой, и я не знаю, что он там ищет и нашел ли он это. Все, что я знаю, это то, что, когда он целует меня, у меня и мысли нет о сопротивлении. Не тогда, когда его горячий язык скользит в мой рот, его руки запутываются в моих мокрых волосах, когда он крепко прижимает меня к себе, и не тогда, когда мы вместе оказываемся на прохладной каменной плитке, французские двери все еще открыты, а занавески бешено хлопают на ветру, который усиливается, когда дождь проливается на окна и дверной проем.

Однако мы уже промокли насквозь, и никому из нас нет до этого дела. Моя юбка задирается вокруг бедер, джинсы Луки расстегнуты и спущены вниз, и через несколько секунд он внутри меня. Он не такой мягкий и сладкий, как раньше, но и не грубый. Это что-то совсем другое, его движения почти отчаянные? Это напоминает мне о той ночи, когда он прилетел домой после покушения на меня, о том, как он, казалось, нуждался во мне с яростью, которая пробирала до костей, чтобы напомнить себе, что я жива, что я все еще принадлежу ему. И я тоже это чувствую. Мы прижимаемся друг к другу, насквозь промокшие, наша кожа горит лихорадочным жаром холодным дождливым вечером. Я забываю, где заканчиваюсь я, и начинается он, когда я переплетаю свои ноги с его, прижимаясь друг к другу.

Как будто мы оба знаем, что балансируем на острие ножа, рискуя потерять друг друга, что мы на перепутье. Мы оба заключили сделку с дьяволом, чтобы попасть сюда, и теперь я знаю, что должна заплатить за это.

Я просто не думала, что в придачу потеряю свое сердце.

СОФИЯ

В конце концов мы снова принимаем душ, чтобы согреться, а затем переодеваемся в более удобную одежду: мягкие кашемировые джоггеры и обтягивающую укороченную майку для меня, серые спортивные штаны и белую футболку для Луки. Я редко видела его таким. Обычно дома он остается в своей рабочей одежде до тех пор, пока не приходит время ложиться спать, и, по-моему, в ней он даже горячее, чем во всем остальном, в чем я его видела. Он выглядит довольным и расслабленным, даже его волосы растрепались больше обычного, и это так отличается от того, каким он обычно бывает. Но опять же, все на этой неделе именно так и обстоит.

Почти сразу же, как мы выходим из душа, отключается электричество, а снаружи все еще бушует буря. Через несколько минут раздается стук в дверь, один из сотрудников приходит узнать, хотим ли мы еще наш ужин, и извиняется, хотя в этом явно нет ничьей вины.