Отомщу за развод - Ася Акатова Страница 30

— Да, любимый. Даже если так. Я изначально не должна была тебя встречать, это был просчет судьбы, нелепая случайность. Но ты подарил мне незабываемые полгода, я буду помнить их даже в глубокой старости. Возможно, это самое ценное, что у меня останется. Возможно, я не приобрету ничего, что даже едва приблизится к блаженству, что было у нас с тобой, — я перехожу на шепот, — а, возможно, я вообще не останусь в живых во время исполнения моей мести…

Руслан падает на колени и обхватывает меня руками: «Нина, любимая, хорошая моя, что ты вообще такое говоришь?! Ты даже умереть готова, лишь бы Кирилл захлебнулся в собственной боли?!»

— Да…Зуб за зуб…,- я чувствую, что этот разговор отнимает у меня все силы, выворачивает душу наизнанку и рвет ее на мелкие кусочки.

— Я НЕ МОГУ ПОЗВОЛИТЬ ТЕБЕ ЭТОГО СДЕЛАТЬ! Ты не в себе, ты не отвечаешь за свои действия. Я не могу отпустить тебя на самоубийство.

Вырываюсь из его объятий и отпрыгиваю назад: «ТОЛЬКО ПОПРОБУЙ, РУСЛАН! Если ты помешаешь мне, если ты хоть как-то намекнешь Кириллу обо всем, что я рассказала тебе по секрету, я сделаю с собой что-то страшное…Ты не отнимешь у меня того, ради чего я жила три года…»

Это мой голос?! Такой глубокий и грубый…Пробирает до костей…Мне страшно…Я как будто смотрю на себя со стороны…

До Руслана наконец-то доходит, что я действительно готова НА ВСЕ ради своих безумных планов.

— Позволь мне поцеловать тебя в последний раз и попрощаться…

— Прости меня, моя любовь.

На короткий миг мы падаем в объятия друг друга и забываемся в отчаянном, жадном прощальном поцелуе. Таком горьком и соленом — мы оба плачем и знаем, что это расставание насовсем. Навсегда.

Я возвращаюсь обратно и больше не оборачиваюсь назад. Когда до дома остается один переулок, бегу как сумасшедшая, и задыхаюсь от темпа и собственных слез.

У подъезда стоит Кирилл. Он бросает телефон от неожиданности и мчит ко мне навстречу: «Кристина, золотая, родная, что с тобой?! Он обидел тебя?! Он что-то тебе сделал?!» Трогает, вертит, осматривает на предмет ран.

— Нет-нет, все хорошо, мы просто поговорили. Он рассказал мне очень грустную историю своей жизни.

Сменяю грустный тон на отчаянное притворное веселье человека, который пирует в последний раз перед утренней казнью: «Но мы ведь здесь не для этого, правда? У нас сегодня вообще-то помолвка! Так будем же веселиться от души!»

— Вот это по-нашему! — Кирилл обнимает меня, и мы растворяемся в темноте подъезда.

Глава 42

(Год и восемь месяцев назад)

Сначала я сомневалась, стоит ли вываливать на мою нежную маму столько грязных подробностей — от одной только моей смерти ее так подкосило. Но шила в мешке не утаишь. Сказала «а», значит, говори и «б».

— Помнишь, ты поздравляла меня с таким удачным счастливым браком?

— Конечно помню! Кстати, а Кирилл-то знает, что ты, бедняжка моя, вернулась? Он-то весь уж распереживался, места на себе не находил!

Я подозрительно смотрю на маму: «Уж прямо разволновался? Или ты сама себе это надумала, потому что считаешь его хорошим человеком?»

Она потупила взгляд: «Ну, с виду он, конечно, был спокойный и холодный…Но это он просто от стресса замкнулся в себе! Я-то чувствую, как это по нему ударило! Каждый ведь горе переживает по-разному…»

— Я тебе скажу вот что — ни на секунду он не погрустнел, более того, он злорадствовал и ликовал. Не делай такое испуганное лицо. Он заказал на меня киллера.

Этот факт, конечно, сильно подкосил маму. Она захлопала глазами, как будто бы снова ослышалась: «Нинуся, ты у меня точно здорова?…Какой киллер? Чтобы муж на родную жену? Да еще и на беременную?»

Я тоже этому очень удивилась, когда однажды в горах увидела Михаила с ножом…

— Все, что я тебе буду сейчас говорить — чистая правда. И тебе придется поверить мне, а не образу Кирилла, который он выстраивал годами. На людях он был сдержанным и галантным, а дома бил и унижал меня, принуждал к зачатию сына, они с мамой держали меня как в клетке. Потом, когда я решила сбежать, он нанял киллера, но киллер спас меня. Я сделала пластические операции, чтобы Кирилл не выследил меня и больше не преследовал»

Мама накапала себе еще корвалола: «Что ж это творится…Что же это делается?!», — а потом немного оживилась: «Так, получается, если ты жива…ТО И МОЙ ВНУЧОК ТОЖЕ?!»

Какая она все-таки милая! Столько ужасов ей рассказала, а мозг сразу переключил на что-то позитивное — маленькую родную кровиночку.

— Да, мама, жив Андрюшка, и скоро я тебя с ним познакомлю!

Мы радостно обнялись, как будто не было между нами этого удручающего, болезненно-откровенного разговора. Но все-таки со временем до мамы дошло, о чем именно я ей поведала. Она превратилась в колготящуюся курицу-наседку, которая пучила глаза и мельтешилась в панике.

— Подожди…Так, получается, его надо посадить в тюрьму! Найдем того киллера, даст показания! А что если он тебе опять навредит?!

Я не могу не хихикнуть: «Мамусь, ну ты себя вообще слышишь со стороны? Придет человек в суд и признается, что он работает наемным убийцей? Даже если он сойдет сума и сделает это, Кирилл и его мама всех подкупят. И мне совсем-совсем ничего не угрожает, ведь меня, по сути, больше не существует»

Это немного успокоило ее. Она отхлебнула большой глоток чая: «И что ты теперь собираешься делать?», потом посмотрела на меня и запричитала: «Красивая, конечно, но как носик жалко! Такой нос был фамильный, колоритный! И даже ушки, ушки мои любимые поменяла, маленькая моя!»

— Мам, тебе что дороже — ушки мои или жизнь моя в целости и сохранности? Это небольшая жертва по сравнению с тем, что я осталась невредима. А планы мои…заберу тебя из этой квартиры, будешь жить вместе с внуком, помогать мне по возможности. Мне надо будет отправиться в город на заработки. Папа тоже поворчит, но поедет — тебя одну он не оставит.

Конечно, я ничего не скажу ей о моей мести…Никто не поймет меня, только осудят и попытаются остановить.

И вдруг замечаю, что мама как-то вмиг помрачнела. Вряд ли из-за моего предложения сменить место жительство: «А папа, кстати, где? Куда ушел в выходной с утра пораньше? На рынок?»

— А нету больше папки, Ниночка… — скорбь моментально омрачает ее лицо, — не пережил он твоей кончины. Сначала держался,