Анна Берсенева - Последняя Ева Страница 31

– А чего звонить? – пожала плечами милая сестрица. – Все равно оценки завтра скажут. И вообще, что это вы волнуетесь по пустякам? Да сдала я, все сдала! Поставили кувшин – нарисовала кувшин, очень даже натурально. Ну что я, кувшин не нарисую?

Ее раскосые черные глаза хитро сверкали из-под рыжей челки. Полинка то ли любовалась родительским волнением, то ли смеялась над ним.

Она очень похожа была на папу. Глаза вообще точь-в-точь – как черные виноградины. Непонятно только было, в кого природа наградила ее пышными рыжими волосами. Правда, бабушка Миля считала, что в нее.

– Я тоже рыжая была в детстве, – говорила она. – Потом поумнела и потемнела.

Но Полинка что-то никак не переставала быть рыжей. Наверное, ума не прибавлялось.

Кувшин она, конечно, вполне могла нарисовать. Не зря же считалась одной из лучших в художественной школе и уже даже поучаствовала однажды во взрослой выставке на Кузнецком, на открытие которой Гриневы ходили всей семьей.

– Юра и то звонил два раза, а у них сейчас ночь, между прочим, – укоризненно заметил Валентин Юрьевич. – Не стыдно тебе?

– Стыдно! – радостно призналась Полинка, чмокая отца в щеку. – Я теперь тоже всегда ночью буду вам звонить!

Ну как с ней было разговаривать, и как было на нее обижаться? Любые благостные чувства мгновенно вызывали у Полинки ехидную, хотя и не злую насмешку, и язычок у нее был – не дай Бог!

Но поступила она, по ее словам, «пулей», так что и разговаривать было, собственно, не о чем. И на следующий же день после поступления, в субботу за завтраком, огорошила родителей очередным известием – как раз из тех, которые мгновенно разрушают общее умиление.

– Все? – спросила Полина, глядя в успокоенно-счастливые родительские глаза. – Выполнила я вам свой гражданский долг? А теперь, милые родственники, я просто обязана отдохнуть! Уж всякий нормальный человек от скуки бы помер, так долго пай-девочку изображать, а я – гляди ты… Короче, уезжаю я от вас на мыс Казантип и буду скитаться по степям не хуже Велимира Хлебникова! И раньше сентября вы меня не ждите, – объявила она.

– Куда-куда? – поинтересовалась Надя. – На какой, говоришь, мыс?

Голос у Нади был более спокойный, чем можно было ожидать от матери, семнадцатилетняя дочь которой собирается скитаться по степям. Правда, им всем было не привыкать к Полинкиному свободолюбию и к тому, что она сама принимает решения, а их только ставит в известность.

– Ка-зан-тип, – повторила Полина. – На Азовское море. Ну, и далее везде. Говорю же, вроде Хлебникова.

– И с кем ты едешь, позволь узнать? – спросил отец; его голос звучал более напряженно, чем Надин.

– С большим творческим коллективом, – ответила Полина. – Человек семь пока, но, может, еще набегут. Да ладно, пап, не волнуйся, – смягчила она тон. – Ну, едем на этюды, что такого? Первый раз, что ли?

Конечно, на этюды она ехала не в первый раз. Но до сих пор «творческий коллектив» осваивал все-таки ближнее Подмосковье, да и длились поездки недолго. А тут – на Казантип, да еще на два месяца…

– А это обязательно? – спросила Ева. – Вот именно этим летом скитаться по степям? Все-таки ты поступала, устала…

– Ничего я не устала, – покачала головой Полина. – И вообще, мне это надо, понимаешь? Я так хочу, потому что мне так надо.

– Надо так надо, – завершила разговор мама. – Когда вы едете?

– Все-таки как-то… – сказала Ева, когда Полинка уже вышла из кухни и болтала с кем-то по телефону, отец отправился в гараж что-то чинить в машине, а они с мамой убирали посуду. – Как ты легко ее отпускаешь! Неужели не волнуешься?

В Евином голосе слышалась даже легкая обида. Действительно, что это такое? Попробуй она скажи, что едет куда-нибудь, начнутся расспросы, разговоры, в маминых глазах непременно мелькнет тревога. А тут малолетняя, можно сказать, девчонка объявляет, что едет невесть куда невесть с кем, – и ничего, никому и в голову не приходит запретить!

– Волнуюсь, – ответила Надя. – Но что можно сделать? – И, поймав уязвленный Евин взгляд, она пояснила: – Ей действительно так надо, она же не притворяется. – По Надиному лицу скользнула улыбка. – Я, знаешь, впервые от нее эти слова услышала, когда ей два года было. Она же у нас ранняя умница, в годик уже вовсю болтала… А ты не помнишь?

– Помню, – кивнула Ева. – Что в годик болтала, это помню.

– Ну, и все остальное – тоже ранняя. Да, так вот, ей два года было. Мы с ней пошли гулять – в парк Горького собирались ехать, нарядила я ее как куколку, помнишь, такое васильковое пальтишко было у нее? И я с соседкой остановилась у подъезда, упустила ее из виду на минуту. Оборачиваюсь – стоит посреди огромной лужи, все пальто в грязи, а она ногой топает и внимательно так наблюдает, как брызги разлетаются! Я к ней – Полина, что ты наделала, посмотри на свое пальто, выйди из лужи сию секунду! А она так спокойно на меня смотрит и говорит: зачем ты мешаешь, мама, мне так надо! И таким тоном, что я просто опешила – не знала, что и сказать…

Ева засмеялась, представив себе эту картину. Что ж, сказать и в самом деле было нечего – и тогда, и сейчас.

– Я за нее волнуюсь, – повторила Надя. – Но понимаю, что сделать ничего нельзя. По-моему, она не всегда сама этим руководит – тем, что ей бывает надо… Так что пусть едет. Да она нас, кстати, и не спрашивает, – добавила она.

– Ты, наверное, тоже такая была… – медленно произнесла Ева. – Ну конечно, в кого она еще такая? Не в меня же!

– Я? – усмехнулась Надя. – Не знаю, может быть… Я уже забыла.

Адам не приехал на Октябрьские праздники, как обещал.

Надя едва дождалась этих праздничных выходных. Последние дни просто считала по пальцам, и они тянулись бесконечно. И вот – Витька приехал один…

– Ну что ты на меня так смотришь? – мрачно сказал он, встретив Надин взгляд. – Думаешь, все так просто – сел и поехал?

– А разве так трудно? – едва сдерживая дрожь в голосе, спросила Надя. – Три часа всего на автобусе…

– Это мне три часа, – заметил Витька. – А ему побольше будет. Он же иностранец, между прочим, забыла?

Надя и в самом деле забыла обо всем: иностранец, не иностранец, легко, трудно… Она помнила только каждое его слово, и его взгляд, и глаза – глубокое, прозрачное море у самого своего лица.

– Да не переживай ты так, – смягчился Витька. – Ну, привезу я его зимой. Может, даже до каникул еще подъедем, перед сессией. На новогодние праздники будет же пару дней. Нельзя ему так часто, – оправдывающимся тоном объяснил он и добавил, бросив быстрый взгляд на Надю: – И вообще, может, лучше б ему совсем не приезжать тогда…

Но этих слов она уже не слышала. Что ж, выходит, надо еще ждать. Три месяца ждать! Какую часть составляют три месяца из семнадцати лет? Огромную, совсем не такую, как, например, из тридцати…