По лезвию судьбы - Алина Савельева Страница 31

Тогда ты по адресу, детка! Заливаю глоток вискаря в рот и прижимаюсь к ее губам, слегка нажимая на щеки, заставляя раскрыть. Пою ее этим небольшим количеством алкоголя, чувствуя, как часть его стекает по подбородку, и смотрю в ее глаза, пытаясь угадать, когда уже получу по лицу. Катя закрывает глаза,, и ее рука ложится мне на щеку не оплеухой, а осторожным и нежным,, как лепесток розы, прикосновением. И я вопреки всем своим правилам проталкиваю язык, меняя цели, и сам пьянею, но не от мизерной дозы виски, а от нее самой и от осознания того, что она отвечает мне на поцелуй. Частота сердечных сокращений резко разгоняется, но желаемого кислорода не поставляет, потому что я забыл как дышать. Кажется, ничто в мире уже не могло оторвать меня от этих соблазнительных губ, которые я уверенно и нагло терзал. Не умею я по-другому, нет во мне ванильно-розовых соплей. А вот Катя, наоборот, слишком нежная, тонкая и слишком хрупкая. Робко целует мои губы и несмело дразнит меня своим язычком. Еще, детка, дай мне еще твоей сладости. Не могу насытиться, не хочу возвращаться в реальность. Бесконечно хочу быть здесь.

«Просим вас оставаться в кресле до окончания набора высоты», — слышу за спиной напоминание стюардессы и возвращаюсь в свое кресло.

— На посадке повторим, чтобы ты не нервничала. Так и быть буду сегодня твоим антистрессом, Пигалица, — голосом пациента с недельным бронхитом хриплю ей.

— Не надо. Это не страх, — тихо сказала Катя и отвернулась к иллюминатору.

А что же тогда? Только хотел спросить у Кати, как меня отвлекла стюардесса, наклонившись прямо к уху, тихо спросила:

— Надеюсь, это не помешает вам пристегнуть ремень? В вертикальное положение нужно было поднять только столики, — выразительно глянув на пах, улыбнулась с похотливым блеском в глазах. И виляя бедрами, двинулась дальше донимать пассажиров.

— Кать, а ты занималась сексом на высоте, ну, в самолете? — спрашиваю я, оценивая задний бампер в голубой юбке, покачивающийся в проходе.

Катя молчит, и я, думая, что она не слышала, поворачиваюсь к ней и вижу синьора Помидора на соседнем кресле.

— Ты девственница, что ли? — спрашиваю и не рассчитываю на ответ, но Катя кивает и смотрит на меня, не отводя взгляда. Че говорить--то?

— Ну… некоторым вроде нравится и такое…  но вообще это херня, конечно. Не может мужикам такое нравится. Тебе же девятнадцать в ноябре будет? Ну, значит, норм. Мелкая еще, найдешь себе дефлоратора какого-нибудь.

— Кого?

— Того, кто тебя избавит от этого дефекта. Сама, конечно, решай. Два варика: или как получится, или найди того, кто согласится сделать это не больно и максимально бережно.

— А что, есть такие предложения? За деньги?

— Ну да. Мужику-то кайф какой от этой процедуры? Возможно, и как-нибудь в клиниках тоже решают такие проблемы. Спросить у Полинки? Это сестра Савы, у нее своя клиника в Москве.

— Не надо! С ума сошел? — перепугалась Катя. А что такого-то? Даже безопаснее, чем абы с кем.

— Типа того, давай повторим, что делаем у бабули.

25 Катя

Неожиданный приступ, сковавший меня в самолете, еще больше напугал. Их не было так давно! Моя мать была наркоманкой и всю беременность употребляла и спиртное, и опиаты. Поэтому родилась я с наркотическим и алкогольным синдромом. Первые месяцы жизни я провела в ломке с синдромом отмены. Говорят, такие дети не выживают, потому что даже спать не могут. Но меня выходили. И в роддоме, и в доме малютки пичкали лекарствами. Так говорила наша Ирина Ивановна. И, наверное, именно поэтому меня никто не хотел удочерять, ведь считается, что такие дети обязательно станут наркоманами, так требует их организм, познавший эти вещества в утробе матери. Лет до восьми приступы гипернапряжения центральной нервной системы были частыми. Скручивало так, что останавливалось дыхание. Но потом прекратились.

Последний такой приступ был, когда мне было чуть больше шестнадцати, и мы с моим парнем Толиком решили сделать то, что уже перепробовали почти все ребята нашего возраста. Девственницами в детдоме оставались только трое. Я, Лерка и Анечка. Лерка ни с кем не хотела даже встречаться, проводя все время со своими рисунками, Анечку опекал брат, отгоняя от нее всех желающих. А я в самый ответственный момент испугалась до приступа. Толик сказал, что мое лицо перекосило как у зомби из фильма ужасов. И с той ночи стал меня избегать, переключившись на другую девушку.

Так неожиданно вернулся этот приступ. Я уже и забыла о них давно. Почти три года их не было. И Макс, наверное, просто спас меня, обжигая горло виски, он сам не понял, что избавил меня от неминуемого спазма бронхов, после которого мне было бы трудно дышать. И поцеловал. Так жадно, как будто мечтал об этом так же долго, как я. Но тут же опять принялся похотливо разглядывать стюардессу. И неожиданно задал вопрос, из-за которого я комплексовала, думая, что так и умру девственницей. Понятно ведь, что Макс гораздо опытнее и Толика, и всех моих подруг, с которыми мы это обсуждали. Наверное, он знает, как это сделать правильно?

— Максим… а скажи… вот я читала... в общем, вроде есть какие-то специальные гели... — поборов смущение, спросила я. Ну раз он так запросто об этом говорит, наверное, и мне можно?

— Есть. Решила найти себе итальянского жеребца? — оскалился Макс. — Не стоит! На первый раз найдем тебе менее темпераментного!

— Дурак! — обиделась я на него окончательно и во время посадки треснула по лбу, когда опять полез целоваться, чтобы я не нервничала.

Не успев войти в дом, мы уже слышали эмоциональную речь на итальянском. Конечно, я ни слова не поняла кроме того, что бабушка Симона ругает какого-то Мартино. Бабушку Макса я узнала сразу, и не только по возрасту женщина была подходящая, а потому, что у Макса были ее глаза. Зелено-карие и с такими же длинными черными ресницами, хоть уже и поредевшими, но также выразительно подчеркивавшими зачаровывающий взгляд.

— Массимо! Катрин! Pensati! Дожила до этого дня!

Симона оказалась очень бойкой, темпераментной женщиной, умудрившейся короткую фразу украсить большим количеством жестов. Да, Макс не приврал. Действительно очень эмоциональный народ в Италии, и жестикуляции — неизменный элемент общения.

— Катрин, девочка моя, ты можешь себе такое представить? Мартино еще не успел приготовить вам обед!