Татьяна Тронина - Небесные очи Страница 31

– А я сейчас вам его напишу, – Надя начеркала что-то на бумажке. – Вот... Только, Сашенька, по секрету... – она понизила голос. – ...Виктор Викторович очень не любит, когда его отрывают от научной работы!

– Ничего, переживет... – буркнула Саша, выходя из клиники.

В самом деле, она почему-то забыла об этой самой лаборатории, в которой ее жених вел какие-то научные изыскания. Виктор много рассказывал о работе в клинике, рассуждал на темы пластической хирургии, с иронией рассуждал о прихотях своих звездных пациентов, но о том, чем он занимается в лаборатории, не говорил почти ничего.

subtПрошлое

У нее не было денег. У нее не было продуктовых карточек (старые уже отоварила, а новые еще не успела получить). У нее не было хлеба, которым можно было расплатиться. У нее не было ничего, чем она могла бы расплатиться с могильщиками.

– Копай сама... – сказали ей равнодушно. – Молодая, здоровая. Сейчас не зима, земля мягкая. Справишься. А мы поможем тем, у кого совсем нет сил.

Ей дали лопату.

И Аля – молчаливая, бледная, онемевшая – принялась сама рыть могилу. Рядом, завернутое в рогожку, лежало Митино тело.

Она выкопала яму, насколько возможно глубокую. Осторожно перетащила в нее тело. Откинула рогожку, в первый и последний раз поцеловала холодные уста. Принялась забрасывать могилу землей. Взмах. Еще взмах...

Она закапывала своего возлюбленного. Когда-то отрыла сама, а теперь вот вновь отдает его земле.

Аля не плакала. Внутри у нее все окаменело.

Она установила над могилой крест из связанных веток. Прикрепила к ним бумажку – «Дмитрий Глебов. 1925 – 1942. Дождись меня, милый».

Аля написала на этой бумажке всё. Все, что знала и чего хотела. Лаконизм, доведенный до абсолюта.

Дождись меня, милый.

Потом пошла домой. Не туда, где она жила с Митей, а к себе. На обратном пути попала под артобстрел. Грохнул снаряд на соседней улице, и радио, передававшее до того какую-то мелодию, поперхнулось.

– Внимание! Внимание! – донеслось из репродуктора. – Говорит штаб местной противовоздушной обороны. Район подвергается артиллерийскому обстрелу. Движение по улице прекратить. Населению укрыться!

Алю схватили за руку, потащили в бомбоубежище.

Только сидя в подвале, она посмотрела на того, кто тащил ее в укрытие. Борис.

– Алька, ты куда пропала? – радостно-удивленно спросил тот. – Чего не приходила?

– Вот, иду... – вяло ответила она. Потом спросила: – А соседи как?

– Да померли все. Один я остался. Эх, была б моя воля, я бы голыми руками этого самого Гитлера задушил. Как самую последнюю гадину! Но не дают. Не пускают меня на фронт... – и Борис привычно пустил слезу.

После того, как прозвучал отбой, они вместе пошли туда, где Аля жила раньше с бабушкой.

На следующий день Аля отправилась в комиссариат внутренних дел.

Пешком доплелась до Финляндского вокзала, затем через Литейный мост...

– Опять вы? – встретил ее майор Веселкин. – Как вас там... Алевтина Снегирева? Уже ж давали показания...

– Я прошу меня расстрелять.

– Опять двадцать пять! Будет вам, девушка... Опытного диверсанта очень трудно разоблачить, и это не ваша, а наша вина...

– Моя! Митя мог бы жить, понимаете!

– Артур Демьяненко – давно на службе у фашистов. Очень хитрый тип, с настоящими актерскими способностями. Мы тут ведем расследование, и такое вскрылось...

Майор Веселкин махнул рукой и закурил.

– Его нашли? – тихо спросила Аля.

– Нет. Ищем.

– Найдите его, пожалуйста. Я очень вас прошу!

Но Артура Демьяненко так и не нашли. Аля еще несколько раз приходила к майору Веселкину. Тот сообщил в последнюю их встречу, что Артуру скорее всего удалось бежать к немцам.

– Значит, ускользнул? – мрачно констатировала она.

– Ничего, от нас не уйдет... Фашиста разобьем, и тогда...

– Вы думаете, получится его найти?

– А то! В любой точке земного шара отыщем!..

1943 год. Зима.

Аля вместе с толпой людей стояла на улице у репродуктора и слушала напряженный голос Левитана, в котором отчетливо скользило скрытое ликование:

– От Советского Информбюро... После семидневных боев войска Волховского и Ленинградского фронтов восемнадцатого января соединились в районе Рабочих поселков номер один и номер пять и тем самым прорвали блокаду города Ленинграда...

– Ура! – тихо прошептал какой-то изможденный мужчина и сорвал с себя шапку. – Ура, граждане!

– Ура! – нестройно закричали остальные. – Ура!

И бросились обниматься.

– Кончилась блокада! Кончилась!

– Наши прорвали...

– Урра!!!..

И тогда Аля смогла в первый раз после гибели Мити заплакать.

Еще через полчаса Саша уже стояла перед двухэтажным старинным зданием с облупившейся по фасаду штукатуркой. Висела табличка – «Научно-исследовательский институт...». Что исследовали в этом институте – непонятно, поскольку большая часть таблички была забрызгана штукатуркой. Везде валялся строительный мусор, рабочие восточной национальности меланхолично возводили леса. Все говорило о том, что дому предстоял ремонт.

«Ну и помойка...» – невольно подумала Саша, оглядываясь вокруг.

Она зашла внутрь, едва не упав на мешки с цементом – они были свалены у самого входа.

– Девушка, вы куда? – строго закричал пожилой мужчина-вахтер, сидевший в стеклянной будке. – Пропуск давайте!

– У меня нет пропуска... – растерялась Саша.

– Тогда не имеете права заходить сюда!

– Мне нужен Бородин... Виктор Викторович Бородин! Не могли бы вы его вызвать?

– Минутку... – буркнул вахтер и принялся накручивать диск допотопного черного телефона. – Але... Виктор Викторович, к вам пришли. Кто? – вахтер посмотрел на Сашу из-под кустистых седых бровей.

– Невеста, – мрачно подсказала она.

– Говорит, невеста... Спуститесь или как? Что? Ладно, понял... – вахтер положил трубку. – Идите на второй этаж, невеста. Комната двести четырнадцать. Там ваш Бородин...

– Спасибо... – Саша прошла через «вертушку».

Узкая лестница с неровными ступенями, потрескавшиеся шероховатые стены... Все говорило о том, что Саша находится в государственном учреждении. Разруха и грубость персонала. Никакого сравнения с частной клиникой, в которой практиковал Бородин! В клинике царила красота, а персонал словно из ангелов набрали...

Саша невольно принюхалась – пахло какой-то едкой химией. Мимо проскочил дядька в кургузом белом халате...

Стертый, загнувшийся у плинтуса линолеум на втором этаже – Саша споткнулась во второй раз.

В конце коридора одна из дверей была распахнута – на пороге стоял Бородин в белом халате.

– Саша! Что случилось? – встревоженно спросил он, шагнув ей навстречу. – Почему не позвонила?