Привет из Майами (СИ) - Сурина Лилия Страница 33

39

Не помню, как я оказалась в туалете. Очнулась — я пялюсь в зеркало на совершенно белое лицо с потухшими аквамариновыми глазами, с искусанными губами. Я уже не жива. Моя жизнь ушла с любимым, чей взгляд до сих пор прожигает дыру в моем разорванном сердце. Даррен…

Вроде я произнесла его имя мысленно, но почему-то слышу свой крик. В груди скручивается пружина из боли, ненависти к себе и отчаяния, которая сгибает меня пополам, ломает. Буквально впиваюсь пальцами в белоснежную фаянсовую раковину, иначе рухну прямо на обжигающий безжизненным холодом мраморный пол.

— А-а-а-а… ненавижу! Я ненавижу тебя, дитя ублюдка Дюка… — ору полушепотом, царапающим горло.

Хрустальные капли срываются со щек и разбиваются о белую гладь раковины. Они капают все быстрее, словно набирающий силу летний ливень. Уже ничто не может остановить поток. Я только тихо вою, проклиная свою никчемную жизнь. Теперь она потеряла не только вкус, но и всякий смысл. И виновата в этом беременность, которая случилась так не вовремя. И не от того, от кого мечтала еще с утра.

— Как мне жить теперь, Господи? Без него… без его рук… без улыбки? Зачем мне эта жизнь? Ненавижу…

Я так и не оделась, верхняя часть одежды валяется где-то в зале, на мне лишь черный атласный бюстгальтер и юбка с чулками полными денег. Деньги. Презренные бумажки, плата за потерю гордости и одиночество…

— Ты же этого хотела! — ору на себя в зеркало, с остервенением вытаскивая из чулок зеленые купюры и бросая их в раковину. — Ты этого добилась… и что теперь, м?! Ты хотела, чтобы он разозлился и обиделся, чтоб ушел…

Но я понимаю, что лгу сама себе. Я хочу совсем другого. Хочу его… и поцелуи. Засыпать в теплых любимых объятиях, просыпаться первой и смотреть, как пробуждается он… носить его ребенка…

Но, увы! Даже деньги не могут волшебным образом сделать меня беременной от любимого, а не от Дюка. Меня трясет от мысли, что в моем чреве проросло семя предателя, который, по сути, и не любил никогда. И речь не только обо мне. Он любит только себя. А я? Я любила? Нет. Теперь я знаю, что чувствуют, когда любят. Но поздно…

Теперь осталось только уехать, родить этого… ребенка и отдать на усыновление. Потому что мне он не нужен, я ненавижу его. Он сломал мою жизнь. Всего неделю я была абсолютно счастлива…

Мысли о потерянном счастье вновь заставляют меня содрогнуться, и новый поток слез хлынул по щекам. Я стала собирать из раковины деньги, чувствуя, как пачкаются мои руки, касаясь позорных бумажек. Но без них я не смогу уехать. Наткнулась на скатанные в рулон купюры. Их сунул Даррен. Застываю снова, перебарывая тошноту от омерзения, вспомнив свое поведение. Я унизила любимого человека…

Громкий всхлип непроизвольно вырывается из горла. В голове взрывается что-то, разноцветными иголками пронзает мозг, шипит и шумит. Но, даже сквозь шум в ушах и громкий стук сердца я слышу, как тихо открылась и закрылась дверь умывальной. На короткую пару секунд кто-то впустил в тишину мраморной комнаты смех и свист, музыку, под которую веселится толпа ошалевших мужчин. Вздрагиваю. Что подумает посетительница, увидев, как я рыдаю над раковиной с деньгами, стоя в одном лифчике. Но тут же стало все равно, кто что подумает. Потому что через час меня здесь не будет уже. Я даже за вещами заезжать не буду, все необходимое есть. Паспорт и деньги.

— Не обращайте на меня внимания… — лепечу я, ощущая чье-то присутствие в комнатке, но, не слыша цоканья каблучков в сторону кабинок. — Извините, я сейчас уйду.

Торопливо подбираю последние бумажки из раковины и, скатав купюры в рулончик, прячу их в кулаке. Спешно вытираю мокрые щеки куском бумажного полотенца. И только тогда поворачиваюсь к двери, у которой… застыл Даррен. От неожиданности я и шагу ступить не смею, только открываю и закрываю рот и часто моргаю. Его лицо ничего мне не говорит, он просто смотрит в мои глаза исподлобья.

Если он пришел выяснять отношения, то это меня только добьёт. Хотя мне уже все равно, пусть говорит, что хочет, пусть обзовет самыми грязными словами. Я все стерплю. Обхватываю плечи руками и отвожу от него взгляд, ожидая услышать о себе всю правду. Кусаю губы и шмыгаю носом в попытке сдержать новый соленый ливень.

Минута молчания и я срываюсь с места, собираясь пробежать мимо укоризненного взгляда и немого осуждения. Но выскочить за дверь мне Даррен не дает. Он ловит меня и сразу крепко прижимает к своему телу, почти держа на весу мою, содрогающуюся от рыданий тушку. Утыкаюсь носом в его свитер, тону в любимом апельсиново-медовом запахе. Так и стоим, пока я не успокаиваюсь.

— Поехали домой, — устало говорит мой любимый муж и я киваю. Он снимает свой свитер и одевает его на меня, потом толкает дверь.

— Лейси! У тебя два дня выходных, — кричит мне Лейла через весь зал, но я думаю про себя, что вряд ли приду в этот бар снова. Я машу девушке рукой, прощаясь, и она кивает. — Отдохни! Завтра снегопад должен прекратиться, можно будет на лыжах пробежаться.

В машине молчим снова. Я репетирую то, что должна сказать. Я рада вернуться в этот маленький дом, оказывается. Так уютно, пахнет счастьем. Для меня это запах Даррена. Он сажает меня в угол дивана, укутывает теплым пледом и уходит в кухню. Я чувствую аромат горячего шоколада и вдруг все, что сегодня произошло, кажется просто дурным сном. Просто сон…

40

Даррен

Зная, как моя любимая девочка любит согреваться горячим шоколадом, сразу отправляюсь варить его для нее. И мне еще нужна пара минут, чтобы собраться с мыслями и придумать правильные слова, чтобы убедить ее в том, в чём сам ни хрена не уверен. Беременность. Именно она занимает сейчас наши мысли. И мой мозг вопит, противится принять чужого ребенка. Все моё существо отторгает его. Но я не хочу терять любимую девушку, без которой задохнусь в вакууме этого мира. Она — глоток свежего воздуха в моей жизни.

Но это может быть и мой ребенок. И я почти уверен, что так и есть.

Приношу ей ароматный напиток. Она вцепляется в горячую кружку, греет об нее ледяные пальцы. Они бледные, с голубыми венками вдоль фаланг, поэтому кажутся особенно хрупкими. Даже ее изнуренный вид, отрешенный взгляд и припухшее от слез лицо вызывают прилив желания. Я встаю на колени, чтобы не смущать Лейси видом каменного стояка в штанах. Сегодня не до него.

Но, похоже, местонахождение мозга в данный момент именно там, в гудящих яйцах. Иначе как объяснить то, что я не могу придумать ни единого слова, чтобы успокоить свою юную жену. Я просто оглаживаю ее бедра, прикрытые пледом, и смотрю в блестящие аквамариновые глаза, которые готовы снова выдать соленый фонтан. Думай, сука, пора начинать серьезный разговор, пока Лейс снова не сбежала.

— Почему ты вернулся? — тихий нежный голос вызвал новый прилив желания. Я чуть не взвыл. Делаю глубокий вдох и выпускаю воздух медленно, пытаясь успокоить взбесившееся естество. Я соскучился по своей любимой жене, уже забыл, когда у нас был секс в последний раз.

— Я и не собирался уходить. Просто вышел за дверь. Понял, что ты не прекратишь свой… свое представление, если я смотреть буду.

Да, я это сразу понял, не дятел же. И как только я ушел, моя девочка сползла со стойки и, не слыша никого, не обращая внимания на лапающие ее мужские руки, как зомби двинулась в сторону туалета. Я видел все в окно. Сразу кинулся за ней, но в нерешительности остановился у дверей. Вздрогнул, когда услышал дикий вопль — мое имя, которое Лейси прокричала в отчаяньи. Слушал ее истерику, не решаясь войти. Потом все стихло. Я напряжено вслушивался в звуки, доносившиеся из помещения. Вернее в их отсутствие. Тишина напугала меня, и я вошел, ожидая увидеть свою жену в обмороке. Но она стояла спиной к двери, склоняясь над раковиной. Я восхитился ею в тот момент. Какая сильная девушка!

— Я уеду завтра… прости…

Ну вот бля! Домолчался, сука!

— Никуда ты не уедешь. Все у нас будет хорошо, — я придвигаюсь ближе и кладу ладонь на ее плоский живот.