Попробуй меня разлюбить - Мария Николаевна Высоцкая Страница 33

— Ты сказал, что меня любишь, но это был адреналин. Верно?

Нет. Конечно же нет. Какой, на хрен, адреналин? Я рядом с тобой себя забываю. Вся моя жизнь снова переворачивается с ног на голову и летит к чертям. Я сделал выбор, когда отец поставил условие с женитьбой. Вычеркнул тебя. Но это все на словах. В голове и сердце — там до сих пор только ты. Одна ты.

Кате я, естественно, озвучиваю другое. Именно потому, что сделал выбор.

— Верно, — киваю, замечая, как вздрогнули ее плечи.

— Мог бы не спасать.

— Не мог, и ты это знаешь, — подхожу к ней вплотную. — Друзья навек, помнишь?

— Глупая детская клятва, которая ничего не стоит, — выдает с агрессией. Ее так много, что Катя захлебывается. Делает еще одну затяжку и остервенело бросает окурок на землю. — Мелочь, о которой я забыла, а теперь вот ты напомнил.

— Завтра утром ты будешь дома. Это позволит тебе забыть снова. Вернуться в прежнюю среду и никогда больше не вспоминать. Ни меня, ни все, что здесь произошло.

— Трус, — Катя качает головой. — Ты просто трус. Кажется, я тебе об этом уже говорила.

У нее опять урчит в животе. Она ведь так и не поела ничего.

— Когда ты последний раз ела?

— Не помню, эти мудаки давали какую-то сопливую кашу и воду. Пить хочется… Горячий зеленый чай с мятой.

Наблюдаю за тем, как ее губы расплываются в улыбке, а ресницы, трепеща, опускаются вниз.

— Я же просил принести тебе еды.

— Есть в доме врага? Это полный отстой, можно поплатиться жизнью. Тебе ли не знать.

— Я тебе не враг.

— Кто знает, Данис Германович Кайсаров.

— Кать…

— Не надо, Дан, давай просто закончим этот день. Я хочу спать. И кстати, кончить мог бы и позже.

Дверь хлопает, но я почему-то ржу. Хмыкнув, достаю еще одну сигарету. Прикуриваю.

Если бы она знала, сколько у меня не было секса, явно бы удивилась. Вопрос, вообще, как я так долго продержался, когда ее голой сегодня увидел…

Вероятно, многие сочтут, что я ношу белое пальто, но я вижу это иначе. В вопросах секса и как таковой измены я придерживаюсь лишь одного — собственного самоуважения. Размениваться на каких-то шлюх не в моих правилах. Что касается Лии, там все куда сложнее, чем может показаться на первый взгляд.

Когда возвращаюсь в дом, Катя уже спит. Свернулась калачиком, поджав ноги и засунув руку под подушку. Залипаю на этой картинке минут пять и только потом гашу свет.

Абсолютная темнота обнажает слух. Я слышу ее дыхание и то, как скрипят половицы. Проминаю матрас, упираясь в него коленом, и ложусь рядом.

Только теперь понимаю, что она не спит, а притворяется.

Мы минуту делаем вид, что верим друг другу, а потом срываемся.

Катюша перекатывается на спину, а я завожу руки за голову.

— Это все? Мы больше не увидимся?

Ее голос резонирует в моем сознании. Я уже слышал этот вопрос перед своей свадьбой, только тогда она говорила это в слезах. Сейчас я отчетливо слышу металл с привкусом отчаяния.

— Так будет лучше.

— Для кого? Мне не лучше от того, что происходит. Мне плохо без тебя. Я так до сих пор и не поняла, как это — жить без тебя. Пью, тусуюсь, курю вот…

— Это пройдет, — стискиваю пальцы в кулаки. Внутри саднит от той боли, которая передается мне лишь от ее слов. Что там внутри, в душе у нее, даже представить страшно. И я не хочу. Эгоистично не хочу этого знать!

— Может быть, ты скажешь срок? Когда же это пройдет, Дан? Чем она лучше? Твоя жена. Или вопрос нужно ставить иначе? Чем он тебе угрожал? Твой отец.

Возможно, если я скажу ей сейчас правду, ей станет легче и она престанет себя саморазрушать? Непонимание — самое жестокое, что могут подкинуть нам любимые люди. Я сделал именно так. Издевательски. И я раскаиваюсь, просто тогда мне казалось, что так будет правильно. Я хотел, чтобы она убедилось в том, кто я на самом деле. Поняла, что ее отец отчасти был прав.

— Я помню, как он тебя ударил…

Внутри все холодеет моментально. Я тоже отчетливо помню тот вечер, когда она стала свидетельницей нашей встречи с папашей. Накануне Нового года. Рубеж одиннадцатого класса. Я понятия не имел, что этот старый черт вернется в город. Катя была у меня в гостях, я спустился на кухню за соком и столкнулся с ним. Мы повздорили, он орал, чтобы я не связывался с ментовской дочкой.

Короче, слово за слово. Удар.

Катя к тому времени вышла из комнаты и замерла на лестнице.

Она все слышала и видела.

Дать сдачи в тот момент я не мог. Его церберы были неподалеку, и наличие постороннего человека в доме их бы не остановило, как и моего папашу. Я не раз получал за свой так называемый длинный язык, по его словам, и никогда не выходил из этих битв победителем.

Когда тебя пинают сразу трое профессиональных наемников, навыки карате уже не особо пригождаются.

— Ты пытался меня убедить, что это был один-единственный раз, но мы оба знаем, что это не так.

— Мы собирались с тобой улетать, — начинаю после заминки.

— В Париж, — ее губы трогает улыбка, я не вижу, но чувствую.

— Да. Зимняя Франция как презент за закрытую автоматом сессию, — произношу это вслух, будто о какой-то другой жизни говорю. — Он сказал, что если мы полетим туда вдвоем, то живыми не вернемся.

— Мы могли бы не лететь, сказать моему отцу, он бы помог. Ты же знаешь, что помог бы! — она переходит на шепот, но будто кричит.

— Он бы сделал это в любой другой подходящий момент, когда мы были бы вдвоем.

— За что? Я не понимаю.

— За то, что мы есть и мы были счастливы.