13 лет назад мне будет 13 - Анастасия Суховерхова Страница 33

Ночь казалась протяжённой, настало утро, я ждала адвоката, я хотела позвонить ему, но денег на телефоне не было, и я изрядно нервничала. После завтрака меня вызвали в процедурный кабинет, я подошла к нему и сказала, что ничего ставить не буду, та ответила все вопросы решать с врачом, не стала делать это насильно. Я вошла в кабинет к врачу и сказала, что ко мне едет адвокат, ничего ставить себе не буду. Как раз раздался звонок, я вытащила телефон из трусов, врачиха выпучила глаза. В телефоне услышала голос адвоката, он спрашивал, где точно находится отделение, не мог найти. Я вышла из кабинета, чтобы поскорее встретить его, в процедурный кабинет всё звала медсестра, я тянула время, считаные секунды разделяли меня от смерти, как вдруг звонок, я лечу к дверям, их открывают, адвокат показывает удостоверение, входит в отделение вместе с моей бабушкой, я провожаю их в кабинет врача. Там велись долгие переговоры, я писала ходатайство о выписке, адвокат подтвердил моё нормальное состояние и хотел сразу забрать домой, врач отказалась, ссылаясь на то, что нужно соблюсти формальность выписки, чтобы я завтра поехала в диспансер с корешком и взяла согласие участковой, смена которой сегодня уже была закончена.

Следующего дня я ждала с особым нервным напряжением, я ещё не осознала до конца, что выйду на свободу, что скоро буду дома, что я не умру, меня не будут пожизненно держать в заточении.

Очутившись дома, я упала на колени перед иконами и благодарила Господа Бога за то, что адвокат ко мне вовремя приехал, несколько секунд, и я больше никогда дома не оказалась. Бабушка рассказала, что он ради меня отложил какое-то дело, к нему пришёл клиент на запланированную встречу, должны были ехать в суд. Адвокат понимал, что его приезд ко мне в отделение вопрос жизни и смерти и важно там оказаться в нужное время.

У меня не было чувств и мыслей, потому что, вернувшись из больницы, мне сказали, что я буду состоять на спец учёте для особо опасных, и каждый месяц отмечаться в диспансере. Я не забыла про Галю, в справочной узнала код города, дозвонилась до общежития, от имени персонала сказала, что её уже можно забирать, чтобы они приехали за ней. Что было после моего звонка, и как скоро за ней приехали, знать я не могла, но через какое-то время мне приснился сон, в котором радостная Галя благодарила меня, и тот сон меня радовал, я верила, что мой звонок помог.

Я всё пыталась осознать, почему без суда и следствия меня поставили на такой учёт. Почему убийцы и педофилы разгуливают, а я в заточении. Правда они разгуливают в других городах, у нас же все сидят пожизненно, хотя закон располагает удерживать таких не более двух лет. В других городах люди обращаются в полиции, пишут заявления, но никто таких опасных никуда без суда не отправляет, и даже с судом, а я за что так расплачиваюсь, что попала в список социально опасных, даже тогда, когда выписалась с адвокатом.

Я приняла решение бежать из города, это же посоветовал адвокат. Билетов на ближайшие поезда не было, так как было лето, поэтому мне пришлось пару раз отметиться в том проклятом диспансере.

Три дня, проведённые в поезде. Я стояла в тамбуре, ждала его полной остановки, на платформе уже стояли мама и Валера, я пока не знала, как он воспримет и отнесется к тому, что со мной случилось. Когда он меня встретил и обнял, в его глазах увидела сочувствие, он переживал за меня…

16

Пробыв несколько месяцев у Валеры, нам пришлось вернуться в Томск, чтобы продлить пенсию по инвалидности, потому что нуждались в деньгах. Маме не удалось оформить себе инвалидность, а моя пенсия была единственным доходом на нас двоих. Я была не готова к тому, чтобы вернуться обратно после того, что пережила.

Когда мы с мамой шли в диспансер у меня подкашивались ноги, меня всю трясло. На комиссии меня допрашивали обо всём, что у меня произошло с Соболевской. Я им сказала, что они всё равно мне не поверят, но заставили всё рассказать, а то тогда у них была бы всего одна версия. Они поставили мне печать на втековской и сказали, чтобы больше туда не ходила.

Мы ушли, у меня была небольшая радость, что нам будет на что жить, и что я смогу тайно учиться, что планировала сделать. Мне как раз звонила одна девочка, которая училась со мной в училище на оператора связи, сказала, что поступила в педагогический колледж на учителя начальных классов, и что я тоже могу, у них недобор и в середине осени меня спокойно примут. В Москве на пенсию, которая скопилась, пока я была в психушке, купили мне ноутбук. В Валериной квартире не было условий, чтобы я занималась, не было письменного стола и света. Дома, в Томске у меня был хороший письменный стол, который для меня бабушка смастерила сама. У неё была очень сильная рука, она ловко обращалась с молотком и другими инструментами, чему меня в свою очередь в детстве научила. В Москве не было возможности поступить без экзаменов в середине осени, поэтому мы остались в Томске. Мне достаточно было показать характеристику с достижениями и заслугами, а также документ, что я закончила педагогический класс. В нашем городе он позволял поступать без конкурса.

Меня зачислили слушателем, а с нового года официально. Учёба была мне в радость. Я хоть как-то отвлекалась, а ещё знала, что пока я там нахожусь, меня никто не приедет и никуда не уволочет.

Я училась очень хорошо, была одной из лучших студенток. Бо́льшая часть группы, во главе со старостой, которая до моего прихода была лучшей, меня не возлюбила, началась травля. Как-то раз староста написала на меня заявление директору, что якобы я хочу принести в колледж нож и много всего плохого и выдуманного, и чтобы меня отчислили. Я сидела в кабинете и слушала, зачитываемое заявление, моё сердце в один момент провалилось. Я вспомнила, на каком учёте состою, и, если об этом узнала бы психа… Директор была на моей стороне и никому не поверила, чувствовалась защита и среди преподавателей. Я думаю потому, что колледж находился впритык с Богородице-Алексеевском монастырём, а само здание колледжа было бывшими кельями, которое город забрал себе. Из окон я частенько смотрела на храм